Литобоз
Ведущий — Владимир Коркунов
Ауканье над Веной
Ауканье над Веной
Читая стихи Сергея Попова («Зинзивер», № 6 / 2014), меня не покидало странное ощущение. С одной стороны, налицо владение формой, встраивание слова в метр, с другой, то тут, то там проявляющаяся (нарочитая?) перенасыщенность. Словно поэт пытается высказаться, максимально точно передать и окружающий мир, и состояние лирического героя. Пространство наполняется образами, бурлит, взаимопроникает само в себя, и мне становится немного душно. Объяснение находится не только в лирическом, но и техническом началах этих текстов (полагаю, здесь присутствуют отголоски профессии поэта); точность и пропорция схватываются с первых строк:
мерцают сызнова над Веной черепичной
диезы праздника без имени, и весь
бедняцкой прихоти, бессоннице скрипичной
то там аукается пригород, то здесь
диезы праздника без имени, и весь
бедняцкой прихоти, бессоннице скрипичной
то там аукается пригород, то здесь
Звукопись ненарочитая, эффект переклички, блики и мерцания (ауканье — ощущается!); внешняя сторона текста находит подтверждение на внутренней, технической.
Несколько прозаических — стихотворения в прозе — текстов дополняют подборку. Это типичная проза поэта — в меру лирическая, в меру отстраненная, построенная на скрытой внутри метафоре — относительно мира и себя в нем, по ощущениям, шорохам и звукам.
Несколько прозаических — стихотворения в прозе — текстов дополняют подборку. Это типичная проза поэта — в меру лирическая, в меру отстраненная, построенная на скрытой внутри метафоре — относительно мира и себя в нем, по ощущениям, шорохам и звукам.
Читатель на крючке
Георгий Геннис («Зинзивер», № 7/2014) уютно чувствует себя в пространстве верлибра. Есть такое понятие, как состояние читательского комфорта. Однако это ощущение у Генниса обманчиво. Убаюкивая плавными словами (без ярко выраженных эмоций; перед нами разговор доверительного свойства), автор добавляет (когда сразу, когда погодя) деструкцию, и тогда читатель ловится на крючок: он расслабился, а его подсекают:
Обратив к солнцу свой голый горб
в траве сидит Иванова Лидка
Ни рук у нее ни ног — ОНА ИНВАЛИДКА
Из воронки влагалища — яростный ритм
барабанные дроби
и голос велящий взбодриться
Лидка взмахивает обрубками плеч
ворочает бульбами бедер
иногда встает на мостик
упираясь в землю культями и лбом
а то рухнув ничком
выгибается голову запрокинув
Горб можно расстегнуть с помощью молнии
Кроткер вынимает из кожаной полости
пакетики чая
губную помаду
зеркальце
ворох опавших листьев
в траве сидит Иванова Лидка
Ни рук у нее ни ног — ОНА ИНВАЛИДКА
Из воронки влагалища — яростный ритм
барабанные дроби
и голос велящий взбодриться
Лидка взмахивает обрубками плеч
ворочает бульбами бедер
иногда встает на мостик
упираясь в землю культями и лбом
а то рухнув ничком
выгибается голову запрокинув
Горб можно расстегнуть с помощью молнии
Кроткер вынимает из кожаной полости
пакетики чая
губную помаду
зеркальце
ворох опавших листьев
И вжимаются пальцы в подлокотники кресла, и ощущение ужаса и естественности (они — такие же люди!) не отпускает, чтобы разрядиться финальным аккордом, сакральным в своей отчужденности от реальности и профанным по отношению к «признанным» таинствам:
Оботри говорит она
Он достает полотенце и начинает промакивать
пылкую усеченность женщины
Теперь там — взглядом она приглашает его к себе вниз
откуда еще сквозит
слабеющий дух
возвышенных достижений
Кроткер ложится
пальцами раздвигает складки
зрит ее темноту
СЛУШАЕТ ШОРОХ
В РЕПРОДУКТОРЕ ЛИДКИ
Он достает полотенце и начинает промакивать
пылкую усеченность женщины
Теперь там — взглядом она приглашает его к себе вниз
откуда еще сквозит
слабеющий дух
возвышенных достижений
Кроткер ложится
пальцами раздвигает складки
зрит ее темноту
СЛУШАЕТ ШОРОХ
В РЕПРОДУКТОРЕ ЛИДКИ
«Ростовский текст» Виктора Петрова
Увлекаясь в последние годы журнально-газетными публикациями, мы упускаем (тем самым обедняя) такую грань «Литобоза», как обзор книг, тогда как в первые годы существования рубрики немалая часть разборов посвящалась книжным новинкам. Тем временем на редакционную почту приходит немало заслуживающих внимания изданий… О некоторых из них — наши сегодняшние заметки.
«Болевой порог» Виктора Петрова (М.: Издание журнала «Юность», 2014) — книга, тождественная названию. Филигранно работая над техникой, автор создает лирические описания, которых действительно много: они соседствуют с ощущениями (есть и полностью лирические тексты), что позволяет увидеть родственность в поэтике Петрова со стихами, например, Твардовского (не берусь, конечно, сравнивать).
Нередко стихи Петрова публицистичны (полагаю, в этом он следует поколению шестидесятников, в первую очередь, Евтушенко; такие стихи — лично подмечено — отлично воспринимаются на слух), некоторые их них посвящены миазмам настоящего и прошлого (вот вам и болевой порог — до какой степени душа способна впустить в себя окружающее, чтобы не нанести незаживающий рубец на сердце?). Немало описаний, пейзажных особенностей Ростова-на-Дону, в котором и живет автор. В текстах Виктора Петрова можно отыскать отголоски локального текста, в нашем случае, ростовского, когда художественно осмысляется и преломляется в авторском восприятии (мне кажется наиболее продуктивным выделение локальных текстов в спайке с биографическим компонентом) и топографическая, и духовная действительности. Вот некоторые характерные примеры:
«Болевой порог» Виктора Петрова (М.: Издание журнала «Юность», 2014) — книга, тождественная названию. Филигранно работая над техникой, автор создает лирические описания, которых действительно много: они соседствуют с ощущениями (есть и полностью лирические тексты), что позволяет увидеть родственность в поэтике Петрова со стихами, например, Твардовского (не берусь, конечно, сравнивать).
Нередко стихи Петрова публицистичны (полагаю, в этом он следует поколению шестидесятников, в первую очередь, Евтушенко; такие стихи — лично подмечено — отлично воспринимаются на слух), некоторые их них посвящены миазмам настоящего и прошлого (вот вам и болевой порог — до какой степени душа способна впустить в себя окружающее, чтобы не нанести незаживающий рубец на сердце?). Немало описаний, пейзажных особенностей Ростова-на-Дону, в котором и живет автор. В текстах Виктора Петрова можно отыскать отголоски локального текста, в нашем случае, ростовского, когда художественно осмысляется и преломляется в авторском восприятии (мне кажется наиболее продуктивным выделение локальных текстов в спайке с биографическим компонентом) и топографическая, и духовная действительности. Вот некоторые характерные примеры:
Ростовский Шанхай прилепился к булыжному спуску…
Ветер шел вразвалку вдоль тюряги,
Лаяли собаки за стеной.
Горе горькое — поэты ли, бродяги? —
Шли по Горького — не по Сенной.
Спуск булыжный асфальтом закатан:
Воз за возом, лишь скрипы возов.
И прощальное знамя заката
Опустил над затоном Азов.
Ветер шел вразвалку вдоль тюряги,
Лаяли собаки за стеной.
Горе горькое — поэты ли, бродяги? —
Шли по Горького — не по Сенной.
Спуск булыжный асфальтом закатан:
Воз за возом, лишь скрипы возов.
И прощальное знамя заката
Опустил над затоном Азов.
Полагаю, если выискать еще больше «ростовских» стихотворений в корпусе текстов автора, город предстанет перед нами: отразится, воссоздастся, — проявится, как фотография. Вот она — альтернатива краеведческому канону. Творческая.
Исписывайте страницы!
Разностилевое владение формой Кирилла Ковальджи — секрет Полишинеля. В новую книгу поэта, отмечающего в начале 2015 года 85-летие, под названием «Сонеты» (М.: Союз писателей Москвы, 2014) вошли, соответственно, сонеты разных лет. Временной диапазон текстов впечатляющ: от созданных в юношеском возрасте до написанных в последнее время. Юношеский максимализм семнадцатилетнего поэта отчасти умиляет:
Исписываю первую страницу.
За нею много чистых. Сколько их!
На белом фоне нет стихов моих,
Но знаю, что они должны родиться.
За нею много чистых. Сколько их!
На белом фоне нет стихов моих,
Но знаю, что они должны родиться.
Но наивность оказалась не спонтанной; годы и мириады текстов подтвердили право этих строк на существование. Лирический посыл студенческих стихов («Ну а сердце?.. Лучше о рябине / Спойте песню, только о причине / Ничего не спрашивайте вы») сменяется мудростью пожившего человека («Когда, дрожа, слились во мраке двое — / Взойти звезде в утробной темноте. / Стремится материнство мировое / К единству в бесконечной полноте»).
В этой оппозиции и кроется главная прелесть сборника — читателю наглядно демонстрируется творческий путь автора, взросление, которое куда красноречивее ответов на вопросы на творческих вечерах и советов молодым писателям. Ответ наивен, вечен и прост (но для многих «хотящих» невозможен в силу необходимости упорного и многолетнего труда!): исписывайте страницы!
P. S. На Форуме молодых писателей этого года (прошедшего, как известно в «Не-Липках», «Звенигородском РАН») Кирилл Ковальджи спросил меня: удался ли представленный и венчающий небольшой сборник венок сонетов. Отвечаю с журнальных страниц: «Удался». Но — в гармонии с другими сонетами, создавшими единственность стиля/текста и преемственность формы. Хотя преемственность, конечно, уходит корнями во времена оны.
В этой оппозиции и кроется главная прелесть сборника — читателю наглядно демонстрируется творческий путь автора, взросление, которое куда красноречивее ответов на вопросы на творческих вечерах и советов молодым писателям. Ответ наивен, вечен и прост (но для многих «хотящих» невозможен в силу необходимости упорного и многолетнего труда!): исписывайте страницы!
P. S. На Форуме молодых писателей этого года (прошедшего, как известно в «Не-Липках», «Звенигородском РАН») Кирилл Ковальджи спросил меня: удался ли представленный и венчающий небольшой сборник венок сонетов. Отвечаю с журнальных страниц: «Удался». Но — в гармонии с другими сонетами, создавшими единственность стиля/текста и преемственность формы. Хотя преемственность, конечно, уходит корнями во времена оны.