Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Владимир Коркунов



КРИТИКА КАК ОБЪЕКТ ДИСКУССИИ


"Мы пойдём своим путём"
Автор, помнящий о том, что любая хорошая фраза,
как завещали классики, – его


ПРОЛОГ.
МЕЖДУ БЕЛИНСКИМ И ФАДЕЕВЫМ


Говорят, поминать Белинского несовременно. Тем более – Фадеева (тут ещё и идеологический подтекст!). Хорошо, пусть даже не говорят, – подразумевают. Но когда накапливается опыт работы в околокритическом жанре, – пригождается и то, что пылится на антресолях. Я периодически листаю сборник статей и писем Фадеева "За тридцать лет". Книга действительно несовременна. Аверс – соцреалистическая манера ведения разговора вкупе с выражениями a la "гнилость основ капитализма"1. Уходя в сумрак – абстрактный реверс, – выискиваются крохи опыта, отшелушиваются от наростов идеологии. Вот, например, советы молодым: "Когда старый писатель изображал героя за столом, он знал, каким жестом этот герой берёт папиросу, что делало образ ощутимым. У наших молодых авторов образ частенько получается неживой, потому что они не показывают внешних проявлений героя, манеры держать себя, жестов, выработанных производственной деятельностью, и прочее. Слабо показывают наши начинающие авторы и внутренние переживания героя"2. Отбросив в сторону назидательность, отмечу: написано менторски. Но фактически – точно.
Возьмём ещё одну цитату, на этот раз из Белинского: "…многих увлекает волшебное словцо “направление”; думают, что всё дело в нём, и не понимают, что в сфере искусства, во-первых, никакое направление гроша ломаного не стоит без таланта (последние два слова я бы не дописывал. – В.К.), а, во-вторых, самое направление должно быть не в голове только, а прежде всего в сердце, в крови пишущего, прежде всего должно быть чувством, инстинктом, а потом уж, пожалуй, и сознательною мыслию, – что для него, этого направления, так же надо родиться, как и для самого искусства"3. Не сравнивая манеру письма, обозначу столбовую дорогу – речь о таланте. А школы: что натуральная, что соцреалистическая – ширма для тех, кто двух слов сказать не в состоянии, спасительная палочка-выручалочка. Влезть на последнем издыхании в Союз писателей СССР и получить квартиры, дачи, путёвки на море являлось целью немалого числа из той серой массы, о которой плохо заточенным карандашом по грубой бумаге начертал Фадеев. А критикам – разгребай. Хоть и предупреждали заранее: пишите лучше, прибавляйте в таланте. Не все слышали, услышали и того меньше. Слушают ли сейчас?
С одной стороны очевиден рост версификационного мастерства – проторены дороги, существует масса справочников-самоучителей "Как стать автором бестселлера" и т.д. Пугает другая проблема (и тут монета становится ребром): голос критика ослаб, свернулся и затих. Вряд ли кто-то из молодых соцреалистических авторов упустил статью "писательского министра"; тем более – в своё время, авторы своего поколения – Белинского. И прочих. (Речь не об именах, и эти-то примеры взяты наобум с книжной полки – важен факт, что даже без намеренного отбора имя человека, связанного с критикой, из прошлых времён было востребовано массово!). Кто читает критику сегодня? Чем она живёт? На какие атомы распадается? Иллюзорная связь пролога не так абстрактна, как может показаться, поскольку процесс цикличен и бесконечен: Произведение / Критика / Произведение. Когда выпадает одно из звеньев, происходит падение планки качества во всей системе. Критика – направляет. Критика – наставляет, даже – врачует, выкорчёвывая больные деревья-тексты, называя белое – белым, а чёрное – чёрным. Или – не называя? (Что особенно актуально, поскольку мы живём в век лакейства и рекламы!). И, наконец: современная критика не следит за читательским приростом, находясь в замкнутой самоцельности; слова об элитарности – в пользу бедных. Кому нужны ваши великие мысли, если их прочтёт только редактор (прочтёт ли?!), автор и десяток коллег?
Итак, поехали. Мысли – в тексте, в сносках – контекст (существующий отчасти и сам по себе).

__________________________________________
1 Заметки о литературе // Фадеев А.А. За тридцать лет. – М.: Советский писатель, 1957.
2 Мой литературный опыт – начинающему автору // Фадеев А.А. За тридцать лет…
3 Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года. Статья пер­вая // Якушин Н.И., Овчинникова Л.В. Русская литературная критика. – М.: Камерон, 2005.


1. КРИТИКА В МИРЕ ЧИТАТЕЛЕЙ, ИЛИ ИЗ РОГАТКИ ПО СЛОНУ


Очевидно, что объективная критика производителю книг не нужна – когда рост продаж провоцирует реклама, а не правда, последняя вытравляется всеми возможными способами. Однако критика продолжает оставаться ориентиром для "узкого" круга читателей, хотя и здесь её значение "оттирается" премиальным дискурсом: читателю-интеллектуалу порой достаточно ознакомиться с шорт-листами ведущих премий и этим самым сформировать "круг чтения". Имеет место тотальная разобщённость: писатели отдельно, критики отдельно, читатели отдельно. Производителю нужен продаваемый текст, реклама; писатель тоже не жаждет "разгрома". А читатель в мире брендов и рекламы критике не особо и верит. Остаются репутационные точки: критические отделы "толстяков" (и ведь в каждом присутствует некая ангажированность, пусть и внутриредакционная!), авторы-бренды. Но даже их читает специфическая публика, "широкому" читателю по большому счёту до критики дела нет. В провинции – своя иерархия богов и героев. Что критики! Порой о существовании не детективных и не любовнороманных писателей (короче говоря, тем или иным образом раскрученных) там и не подозревают. И если читатель современной критике нужен – его необходимо завоёвывать, пусть даже и опрощением. Спуститься до уровня потенциальной аудитории, заинтересовать и по возможности подтянуть до уровня разбираемого произведения. Это не обман: убийства, интриги, предательства, любовные коллизии – всё то, что ценится массовым читателем – есть и в условном Шекспире, так отчего бы не прорекламировать антураж? А "букетом напитка" насладится открывший книжку. Или не насладится.
Возникает и сопутствующая проблема – как добиться литературно-критического резонанса? Необходимо понимать, что критика – не монолитное образование. Есть филологическая критика, есть "толстожурнальная" (в виде статьи, рецензии, эссе), есть "тонкожурнальная", газетная, "колумнистическая", рекламная… Я не говорю об идеологических полюсах: либеральной, патриотической (и той, что между ними). Всё хорошо, кроме обмана. Кроме подмены ценностей – спекуляции эстетической идеей. В данном контексте имею в виду критику, которая, изначально представляя собой заказной текст, подстраивается по формату под один из вышеперечисленных "жанров" (понятно, кроме рекламного, который априори существует в ракурсе подмены ценностей). Когда профессия становится ширмой. Удивительно ли, что критике в совокупности из-за этих процессов верят всё меньше (но продолжают верить отдельным критикам, например, Роднянской)?
Что же касается резонанса: он падает в большинстве интеллектуальных сфер – слишком много товаров/заменителей. И не стоит оценивать критику, в первую очередь, как "суждение квалифицированного вкуса"1. Подобное суждение хорошо лишь тогда, когда добирается до читателя. Неслучаен исход ряда критиков в прозаики (Быков, Ганиева и др.) Выбрав "академичный" стиль, наукообразно-закрытую манеру подачи текста, претензию на элитарность, критика и весь "литпроцесс" отмежёвываются от читателя. Перемычка треснула. Понятно, что подавляющее большинство потенциальных читателей от сериалов / соцсетей не оторвать, а меньшинство интеллектуальное само сориентируется. Но оставшихся, колеблющихся, нужно, в первую очередь, заинтересовать, привлечь. А для этого критику должно быть интересно читать. Всё остальное – потом. Показателен в этом аспекте опыт французов, рассмотренный в статье Натальи Ивановой "Кому она нужна, эта критика?"2.
Так кому идти в критики и как добиться внятного выражения своих мыслей, да ещё и достучаться (в первую очередь – до коллег, потом – авторов, затем – читателей3)? Ответ прост – тем, кто не может не писать критику. Не за поощрение, а за идею. Бахтин советовал своим ученикам, школьникам, читать не учебник, а произведение, – думать над текстом, а не пересказывать чужие интерпретации. Кто научился читать и воспринимать без комментариев – возможно, ему и предстоит сложить новое, не ангажированное, отличное от "столбовой дороги" мнение.
Учить критике бесполезно, как бесполезно учить "писать" кого бы то ни было (но можно направить, дать эстетический и нравственный ориентир, указать на огрехи в работе со словом). Любовь к слову, к эстетической идее, – вот что может скучающие глаза оживить.

__________________________________________
1 На это упирает Борис Кутенков в своих выступлениях (например: http://www.netslova.ru/korkunov/kutenkov.html), однако, по его словам, это вы­ражение он подхватил от Евгении Вежлян.
2 Иванова Н.Б. Кому она нужна, эта критика // Режим доступа: http://magazines.russ.ru/znamia/2005/6/iv11.html.
3 Борис Кутенков, написавший ряд проблемных статей о современной критике (см. http://www.promegalit.ru/personals/kutenkov_boris.html), недо­умевал – практически полностью отсутствовал резонанс на публикации. Разве можно подобное представить в эпоху творческой активности, скажем, Золотусского или Шкловского?


2. ЗАВИСИМОСТЬ КРИТИКА, ИЛИ ФИЛОЛОГИ – ВРАГИ?


Когда мы с Борисом Ильиным, только-только опубликованным в "Новом мире", пришли в музей Чуковского, Павел Крючков (блестящий экскурсовод, а ещё – зав. отделом поэзии обозначенного журнала), рассказывал, что мэтр учил молодых "детских поэтов" не монотонничать, сбивать ритм, дабы ребёнок не утомился и не уснул. Вот и мы объединим в этом параграфе не объединяемое: сервильность, филологию и искусство. Собственно, все границы условны, поскольку речь – о едином явлении, разбитом на фрагменты для удобства восприятия.
Итак, предположим, что любовь к слову оживила скучающие глаза. И человек стал критиком. И человек хотел быть независимым и писать статьи лишь о том, что его взволновало и путь на немного, но изменило. Однако вскоре он напоролся на универсальную формулу для творческих людей второго порядка (пишущих о написанном): полной независимости не бывает. Невозможно опубликоваться в "Знамени" с критической статьёй, ориентированной на взгляды "Нашего современника". Невозможно говорить всю правду, когда замешана "репутация"1. (Она и создаётся для того, чтобы навешивать шоры.) Однако в многополярности изданий и взглядов, представленных на нашей литературной карте, критику, которым движут эстетические пристрастия, а не карьеризм, не так сложно отыскать издание-аудиторию эстетически близкую. В противоположном случае тоже не возникает проблем. Статья / рецензия оказывается ширмой. Ставится задача: хочу опубликоваться в "Арионе" ("Новом мире", "Дружбе народов" etc.), и система взглядов подстраивается под редакционную. Причём, в случае с карьеристом, это подчас происходит без ущерба эстетике и даже честности (автор верит, что "думает" именно так, принимает позицию издания/группы как истинную), поскольку карьеризм – в немалой степени игра. Однако от подобного подхода до предательства (пафосно: литературы, менее пафосно: самого себя) – меньше, чем от любви до ненависти.
Максим Амелин заметил: "У поэзии есть враги, внешние и внутренние. К разряду внешних можно отнести филологов и историков литературы. Прежде всего, поэзию стоило бы защитить от воинствующих филологов. Поэзия, как никакое другое искусство, своим существованием доказывает бытие Божие. Филология же, как никакая другая наука, особенно на протяжении последнего столетия, безуспешно, но с особым рвением стремится доказать обратное…"2 Понимать это не следует буквально. Речь идёт не о филологах-учёных, а о воинственных филологах, способных совершенно любой текст расписать "под хохлому". Дело в том, что филология изучает текст и свойства текста, художественность – в своём дискурсе. И преследует совершенно иные цели, нежели литературная критика. С тем же успехом можно сказать, что у филологии есть внешние враги – критики. Как можно сравнивать критиков и филологов?! Каждый преследует свои цели и решает свои задачи. Воинствующих филологов и неквалифицированных критиков всегда в избытке! Вспоминаю слова, сказанные Александром Сорочаном: "Если мы подойдём с точки зрения литературоведческого анализа, например, к стихам кимрских поэтов революционных лет, мы придём в страшный ужас и этим ограничимся". Важна точка зрения. "Художественная ничтожность" – всего лишь одно из свойств текста. А если изучать поэзию революционных лет – возможно ли выбросить огромный пласт авторов, после "процедуры" ликбеза приступивших к выражению собственных мыслей, в которых пусть нелепо, но проявляется образ места?
Критерии – границы, обозначенные конкретными людьми, они есть (и люди, и границы) всегда. И при критическом, и при филологическом подходах их нетрудно определить. И уже в границах (разумеется, искусственных, однако созданных ради удобства и целесообразности) оценить: является ли тот или иной текст произведением – или даже произведением искусства.
Возвращаюсь к известному: все жанры хороши, если автор талантлив. Обделённый талантом газетный рецензент будет раз за разом создавать унылую жвачку, которую невозможно читать. Дело в соразмерности. Если автор при необходимости написания краткой рецензии "по существу" увлекается стилистической игрой, – это говорит не о таланте или его отсутствии, а об элементарной невоспитанности. Кутенков считает, что лишь эссе может быть "настоящим видом искусства" и "высшим родом критики". Не могу согласиться. Мне неведом этот "род". Две вещи я знаю чётко: литературная критика изначально жанр вторичный (поскольку анализирует первично созданное: прозу, поэзию, драматургию etc.), а ещё – любой текст может стать явлением искусства. Зацикленность на эссеистике не вполне продуктивный путь. Эссе – отдельно. Критика – отдельно. Пересечения, и вполне удачные, – бывают, и это прекрасно. Только талант, личность автора могут вывести критику в разряд искусства. Из вторичного жанра сделать первичным.

______________________________________________________
1 И, как Басинский подметил, в определённом возрасте лучше уйти из критики – обрастаешь знакомыми, а как о них писать правдиво?
2 Употреблено интервьюером в публикации: Разговоры с Андреем Пер­мяковым: Максим Амелин; Юрий Цветков – Данил Файзов // Режим доступа: http://magazines.russ.ru/volga/2010/3/ra15.html.


3. КРИТИКА КАК МЕСТО ПАМЯТИ, ИЛИ КРИТИЧЕСКАЯ ФУТУРОЛОГИЯ


В эпоху мультикультурализма, текстов-конструктов и текстуализации земли (sic!) критика как жанр может быть некоторым образом переосмыслена (как и все процессы, окружающие нас: постмодернизм расширил границы представимого и всё перемешал – а мы чем хуже?).
История раз за разом утверждает удобную ей память, тогда как в динамике теряются образ места и – коллективная память. Если образ места принять в качестве образа текста, получится, что критические тексты возвращают память истории (литературы, опыта – не суть важно). Таким образом, мы приближаемся к концепции мест памяти, выдвинутой Пьером Нора, который предположил, что места памяти – это места "в трёх смыслах слова" – материальном, символическом и функциональном"1. При объединении игры памяти и истории формируются места памяти. Исследователь задаётся вопросом: "Можно ли назвать местом памяти столь абстрактное понятие, как поколение? Оно материально по своему демографическому содержанию, функционально в соответствии с нашей гипотезой, поскольку оно осуществляет одновременно кристаллизацию воспоминания и его передачу. Но оно и символично по определению, поскольку, благодаря событию или опыту, пережитому небольшим числом лиц, оно характеризует большинство, которое в нем не участвовало".
Задумаемся, может ли критика быть местом памяти? Попробуем вслед за учёным приложить к ней характеристики места памяти, как то сделано в примере с поколением. Итак: она материальна в своём текстуальном воплощении (или условно материальна в случае с интернет / текстами, но их легко распечатать), функциональна в соответствии с концепцией места памяти, поскольку осуществляет одновременно кристаллизацию опыта (памяти) и его передачу. И, наконец, символична по определению, поскольку благодаря опыту предшествующих поколений (и опыту критики как науки), характеризует большинство (в каждом качественном тексте, не уходящем за каноны жанра), которое не было его частью. Получается, критика – место памяти. Мне кажется, это прекрасно, поскольку прекрасна фонетика словосочетания "место памяти" – заставляет остановиться, задуматься, почувствовать дыхание веков и значительность момента.
В конечном счёте, видоизменив цитату, существует (и вполне материально) глобальный критический текст, который можно изучать по совершенно иным принципам, нежели это делалось до сегодняшнего дня. Налицо двойная репрезентация, вдвойне условная – статья условно репрезентует разбираемое литературное произведение; в рамках глобального критического текста условно репрезентуется статья. Мы ступаем на территорию критики, где сами критики – города; их книги и статьи – улицы; эссе, рецензии – дома и памятники; слова и выражения (авторские) – люди. В наглядности вторичное предстаёт первичным, жанр оживает, дышит своим воздухом, разговаривает своим языком. Только когда крик/город создаёт не мертворождённые тексты, мы приходим к будущности жанра, только в этом случае он прирастает читателями. Во всех противных случаях текст изымается из системы.

_______________________________________________
1 Нора П. Проблематика мест памяти / Франция-память. – СПб.: изда­тельство Санкт-Петербургского ун-та, 1999.


ЭПИЛОГ. МАСКАРАД, ИЛИ УХМЫЛКА КОМЕДИАНТА


Вот и подошли к концу эти немного несерьёзные размышления о критике (и литературе, в меньшей степени). Упомянутые в начале статьи Фадеев и Белинский, учитывая "махинации", проделанные с текстом Пьера Нора, выглядят более уместно. Потому что мир в "состоянии постмодерна" диктует поиск нового в старом, возможным к помещению в границы компьютерного кода, пускай и отказываясь от Великих Рассказов прошлого. В конечном счёте, получается следующее: "Когда старый критик трактовал произведение, он знал, каким образом автор помещал героя в текст, понимал принципы строения текста, его эстетику и суть.
У наших молодых критиков текст частенько получается неживой, потому что они не показывают его внешних проявлений, что уж говорить о внутренних, подтекстах и прочих. Сюжет и то не сподобятся описать! Слабо показывают наши начинающие критики и внутренние переживания героя, сосредотачиваясь порой на личности автора". (Кажется, маскарад удался: есть и повторы, и менторство, разве что стиль немного подвёл, но это издержки метода.)
И вторая, чуть урезанная: "…никакие словеса гроша ломаного не стоят без таланта, а разбираемое произведение должно быть не в голове только, а, прежде всего, в сердце, крови пишущего, прежде всего должно быть чувством, инстинктом, а потом уж, пожалуй, и сознательною мыслию, – что для него, этого направления, так же надо родиться, как и для самого искусства". Заменено всего несколько слов, а получилось, что Белинский с Фадеевым и критиков имели ввиду. Важно одно: уметь читать между строк, и на аверсе, и на реверсе, и на гурте текста. Искусство – уметь видеть и замечать, прочитывать то, что близко твоему идеалу, и трактовать сообразно ему. Воссоздавать в себе, и в каждой фразе видеть подтверждение убеждений. И – побеждать.

г. Москва