Где кончаются запястья
И руки текут извивы,
Проливая краску счастья
На печальные обрывы;

Где из самых тонких линий
Дождь выдумывал портреты,
Мне казалось, мы могли бы
Их узнать по силуэтам.

Время: суть – проникновенье,
Тонкой зыбью по воде,
То ли памятник движенью,
То ли повесть о себе.

Не одной хромою кошкой
Перемерены углы.
Время – старая дорожка,
Все обвалы, да валы.

Только память лоскутами
(Каждый тоньше и светлей)
Возвращается за нами
И ложится у дверей.

– Умоляю, не купейным,
Только в давке, у своих,
Где за звездочкой в портвейне
Волочится жалкий стих,
За дырявою косынкой,
В рыжем лампочки кругу,

Может лентой, может дымкой
Улыбнется на бегу.

Нежность слов перед дождем.
Тихий Бродский за углом.
Где-то лампочки горят,
Вечность просится назад.

У незапертых ворот
Друг не спит и не зовет.
Ветер пробует струну.
Звук печален.

Отвечает мне город взаимным отсутствием чувств.
Одинокие строчки, как плечи сутулых прохожих.
И сосут фонари бесконечную ночь его уст,
И кончаются улицы там же. И утро все то же.

Не проходит бесследно зима. С каждым годом острей
Мы вонзаем в несчастное небо антенны и шпили.
Тротуарам противно от ног, а глазам от огней,
Мы уходим от тех, что давно уже нас разлюбили.

Люблю тебя, Сальери, хоть и страшно
Предчувствие развития ролей.
Где капля изумруда не напрасно
Повиснет в паутине фонарей.

Все блюда на местах. Смешно и думать
Принять и выпить жизнь из тонких рук.

Что по себе оставлю? Только сумрак,
И ты в слезах, мой одинокий друг.

Ты не убийца, милый мой, я знаю.
Из тех же нот и счастье, и позор.
Люблю тебя! И чашу поднимаю:
– За музыку!.. За вечность!.. За простор!..

Дорог немного. Может быть – одна.
Без горизонта. Глаз не поднимая,
Сама в себе. Последняя страна.
Печальная и тихая. Простая.

Заветная. Из дыма и шагов,
Из ожиданий. Нераскрытых писем.
Пустых объятий, затаенных слов,
И детских невостребованных истин.

Тротуары под снегом мертвы, но автобусы ходят,
Мокрой цепью колес сводит сонные мышцы мостов.
И торчит минарет торжеством побеждающей плоти,
С необрезанной шапкой – мишенью для злых языков.

Тема зимнего вальса не знает ни сна, ни пощады.
Сигареты мокры, но упрямство рождает дымок.
Тихий город ворчит и скребет одиноко фасады,
И рука опускает окурок в бездонный зрачок.

В стекле мелькали призраки коней
Железных. Пело пианино,
Придавленное вечностью вещей,
Которая была необходима.

Вливаясь новой нотой из окна,
Неся неуловимое посланье,
Не зная ни тепла, ни пониманья,
На небо возвращалась тишина.

Скользя вдоль желтой линии дорог
Где боль не превращается в пространство,
Мы больше не искали постоянства
И мир соединиться в нас не мог.

Ну вот и хорошо. Стрелу вонзая,
Ты придаешь абстрактности прямой
Границу точки. Этот вход от рая
Теперь принадлежит тебе одной.

Забудь ключи. Где хочешь. На комоде.
Под ковриком. В сугробе. На печи.
Размажь меня по каменной породе,
Закрась в мой рост на доме кирпичи.

Наполнись болью. Пусть не остановит
Ни снег, ни распроклятое такси.
И если мир такой любви не стоит,
Разрушь его. Забудь. И не грусти.

В город, который меня не принял,
Миру, который меня отринул,
Я не выкрикну благодарность.
Пусть забудет меня, как данность.

В этом слышится гордый Фатум.
Забываешь себя, как атом,
Пусть считается просто фактом,
Разделенным наполовину:

Этот город меня отринул.
Ни людей, ни огней не жалко.
Прояви-ка свою смекалку:
Нарисуй на песке русалку,

Помолись на далекий остров.
Из бутылки записку выкрасть
Для кого-то, возможно, хитрость,
Для изгнанника почта – дикость,

Здесь давно не звучала проза,
А на деле довольно просто,
Мхом покроется старый остов,
Вспоминая, что не сложилось.

Я гасил стеклом сигареты-стрелы,
Видел черных птиц на высокой крыше.
Мне далекий синий казался ближе,
Чем в одной руке одинокий белый.

Изгибаясь, пальцы водили углем,
Опускалась ночь, повинуясь птицам.
И пугаясь тех, кем уже не будем,
Разбивался луч, попадая в лица.