Библейское присловье – любите своих врагов, абсолютно справедливо уже потому, что иногда недоброжелатель может принести такую пользу и внутреннее успокоение, которым не наградит и любимый, и ближайший друг. В любом писателе живёт испуганная рефлексия: как там твоё отзывается слово? Да ещё в наше время, когда молчание – это символ литературного процесса. Если коротко – Евгения Щеглова, мой давний критик-недоброжелатель, написала в далёком журнале "Урал" большую статью "Сам себе имитатор. Сергей Есин и его герои". Я почти счастлив. Дальше я объясню, почему я называю Щеглову, которая написала кандидатскую диссертацию, большую часть которой заняла моей персоной, "недоброжелателем", но пока небольшая цитата. Кто же знал, разве мог я раньше подумать, что так внимательно меня, оказывается, читали, разгадывали смыслы, сопоставляли и анализировали. Да разве мог я ожидать такой поразительной рекламы своему недавно выпущенному "Собранию сочинений" в пяти томах! Итак: автор статьи от имени интеллигенции пишет:
"Мы-то с самых 90-х, времени бурной, но недолгой популярности "Соглядатая", "Имитатора" и "Временителя"… успели подзабыть, как вчитывались некогда в эти романы, как тщательно выискивали в них потаённый смысл, как докапывались – до глубинного смысла этих витиеватых творений, как удивлялись отваге писателя, дерзнувшего посягать на интеллигенцию и разоблачить её гниловатую и подловатую сущность".
Это всё обо мне! Радостно, как неофит, впервые встретившийся с признанием мэтра, кричу: это меня разгадывала страна! Это в моих романах, напечатанных в лучших тогда либеральных журналах "Знамя" и "Новый мир", все искали потаённый смысл! Да может ли писатель желать для себя лучшей и счастливейшей доли?! Сама История прикоснулась к моему бесшабашному лбу!
Но этим скрытым и радостным для меня панегириком вдумчивый критик не ограничилась. Евгения Щеглова разобрала не только три, так понравившихся ей в лихие 90-е, а ныне разочаровавших, романа, но и сравнительно недавний – "Маркиз", в котором я устроил увлекательную для себя игру: не только отправил старинного недоброжелателя России маркиза Кюстина в наше время для ревизии в Россию, но и поселил в собственной квартире. Не забыла Щеглова и давний мой роман – "Смерть Титана" – о В.И. Ленине. Возможно, Лениным критик заинтересовалась именно потому, что темпераментный и некорректный Владимир Ильич как-то очень прямо, не страшась парфюмерного глянца, высказался об интеллигенции. В основном Щеглова обижается за интеллигенцию И всё-таки Ленин здесь попутно, он стерпел всё и уж, конечно, стерпит наскоки боевого критика. Классовые и другие симпатии всецело на стороне Троцкого. Что там Ленин, "фигура не самая гуманная в истории человечества"! Ну а теперь первые выводы.
Я вспомнил, как в начале перестройки, когда в "Нашем современнике" – я-то ещё думал, что литература делится не на патриотическую и либеральную, а на литературу и не литературу – вышла моя повесть "Стоящая в дверях" – так сказать первое сочинение о двойственной, особой роли интеллигенции в событиях 91-го года. Через два или три года, очухавшись, тогдашняя "Литературная газета" поместила статью готовой на многое Евгении Щегловой. Статья, конечно, была, мягко говоря, занятная, как и сегодня в "Урале", почти, как в 30-е годы. Но и время тогда было своеобразное и почти безальтернативное. Новый редактор "Литературки" Юрий Поляков рассказывал: провели исследование, за предыдущие чуть ли не десять лет в газете ни разу не был упомянут Валентин Распутин. Шла восторгуха исключительно по поводу литературы либеральной. Я бы сказал "время Щегловых".
Я статью прочёл и сразу, конечно, порадовался: ещё, значит, жив курилка! Больше всего Евгению Щеглову раздражает – до ненависти, до белой слюны – отношение героя статьи к интеллигенции. Вот, дескать, раньше, читая Есина, мы мысленно представляли маститых деятелей культуры той эпохи. Щеглова даже приводит некий список героев прежних лет, которые, как бы ни были плохи, уже вошли в историю литературы и искусства. А что нынче? Ей не хочется представлять вместо героев старых и новых романов Есина редакторов журналов с их выпестованными временем брендами, которые они превратили в домашние кружки для родственников и близких знакомых. Она не видит, кого подразумевает автор в "Маркизе", и с чем сражается в своих "Дневниках". У нас можно всё, а в Британском музее, если из него постоянно что-то тащат, директор уходит со своего места. Это просто разный взгляд на действительность. Ей кажется, что время кардинально переменилось. А мне кажется, что та часть прислуживавшей ещё прежней власти интеллигенции стала ещё циничнее. И из придворной челяди превратилась в придворных лакеев. И здесь Щеглова абсолютно права: Есин "тщательно обрабатывает свою собственную, узкоограниченную делянку, не брезгуя персонажами даже самых незначительных категорий. Сфера его интересов простирается в диапазоне от наглой и пронырливой профессуры до наглой и пронырливой мелкой и псевдоинтеллигентской сошки". Добавлю: и конъюнктурной! По Щегловой: "...наблюдается какое-то странное расхождение. Будто реальная жизнь, которой автор не касаться не может, говорит одно, а читателю внушается …что-то совершенно другое. Будто жизнь вообще течёт как-то помимо, вне всяких обстоятельств, о которых автор пытается рассказать, и вообще утекает в другую сторону...". Совершенно верно: не в сторону Свана. Герой Пруста не сжигал в пепельнице партийного билета, который сделан из такого материала, который лишь плавится, а не горит. Господи, везде бутафория и театральный реквизит! За подробностями "негорючести" – в мои, так раздражающие Щеглову и многих иных, "Дневники".
Истоки неприязни ко всему тому, о чём пишет автор, обнажены. "Не слова ли "сугубо русская черта" будут ключиком к этой потаённой дверце? Намёк-то прозрачен: только русскому человеку, скорей всего, свойственно такое симпатичное свойство, как жалость к униженному и обиженному". Но это, так сказать, намёки, раскатка к следующему, такому модному в нынешней литературной борьбе пассажу.
"В одном из томов своих воистину безразмерных "Дневников ректора", издающихся из года в год (к сведению плохо следящего за текущей литературой критика: уже был том и "Дневника не-ректора", и несколько томов просто "Дневников". Ожидаю теперь рекламной акции и на них! – С.Е.) С. Есин бросает фразу характерную: "Я-то уж не интернационалист, точно". А поскольку разговор об антисемитизме заводит не кто иной, "как Миша Сукерник", автор вводит поправку: "Само рассуждение человека "рассеянного" племени некорректно". Дальше цитату не продолжаю, потому что фраза "Знай своё место, иноплеменник" принадлежит вдумчивому комментарию Щегловой. Но историю моего студента-заочника Миши Сукерника, которую, если бы была добросовестной, Щеглова могла вычитать в моих "Дневниках", продолжу.
Миша, наш бывший соотечественник, хороший врач-анестезиолог и хирург, трагически погиб в Нью-Йорке, откуда он приезжал на сессию в Литинститут. Когда он погиб, то к сборнику его стихов именно Есин, а никто другой, написал предисловие. Другого не нашлось. Хорошие были стихи, а в предисловии было несколько цитат из моих "Дневников". Но вообще-то Щеглова, каждые двадцать лет сочиняющая обо мне статьи, надоела. Впрочем, она довольно занятно назвала одну из моих несчастных героинь "идиоткой".