В биографии Лермонтова есть страничка, которая ждет своего кропотливого исследователя. Павел Алексеевич Висковатов сообщал: «Когда поэт гостил у своего товарища Потапова в имении Семидубровном, он написал музыку на слова своей «Казачьей колыбельной песни»¹. Предпринятые поиски нот результатов пока не дали.
Музыку Лермонтов очень любил. Она была его постоянной потребностью, воплощением чувств, сокровенный смысл которых нельзя выразить иными средствами. Среди немногих сохранившихся писем поэта есть одно, исключительно интересное, свидетельствующее о его глубокой внутренней музыкальности и чуткости. Близкому другу, Марии Лопухиной, Лермонтов писал: «О! как я хотел бы Вас снова увидеть, говорить с Вами. Мне благотворны были бы самые звуки ваших слов. Право, следовало бы в письмах ставить ноты над словами, а теперь читать письмо то же, что глядеть на портрет: нет ни жизни, ни движения…»²
Поэт был глубоко убежден в том, что слово, закрепленное на бумаге, мертво, и только музыка может передать живое течение речи, ее неповторимую интонацию. Музыка служит языком души человека, передает глубину его чувств и переживаний, богатство и сложность мысли, не стесненной «размером слов». Лермонтов не просто слушал, он тонко чувствовал мелодию и звуки, потому остро ощущал оттенки настроений. В его юношеской заметке читаем: «Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче. Ни одного звука не мог я извлечь из скрыпки, из фортепиано, чтоб они не возмутили моего слуха»³.
Этот редкий дар поэт унаследовал от матери. Как и Мария Михайловна, он с упоением музицировал на фортепиано, в пансионе «виртуозно» выучился играть на скрипке, увлекался флейтой, с удовольствием пел и импровизировал в тесном дружеском кругу. О хорошей исполнительской технике Лермонтова и его вокальных возможностях можно судить по любимому репертуару: аллегро из концерта Маурера, увертюра к опере Обера «Фенелла», отрывки из «Семирамиды» Россини.
По мироощущению и музыкальному восприятию поэту были особенно близки произведения композиторов-романтиков: Мейербера, Беллини, Вагнера, Вебера, Листа и Бетховена. На то, насколько хорошо Лермонтов понимал симфоническое творчество, указывает очерк «Панорама Москвы», написанный им в годы пребывания в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. «Согласный гимн колоколов» «златоглавых церквей» Первопрестольной столицы молодой юнкер уподобил «чудной, фантастической увертюре Бетховена, в которой густой рев контр-баса, треск литавр, с пением скрыпки и флейты, образует одно великое целое»⁴.
Истинный ценитель серьезной музыки и оперного искусства, Лермонтов очень внимательно следил за музыкальной жизнью обеих столиц и потому стремился не пропустить ни одного значительного спектакля или концерта. Не упускал он возможности бывать и в литературных салонах Петербурга. Чаще других посещал знаменитые музыкальные вечера графа Виельгорского. Их справедливо именовали «живой и многосторонней академией искусств». На домашних концертах этого страстного любителя музыки исполнялись произведения Бетховена и Берлиоза, выступали выдающиеся музыканты: Ф. Лист, М. Глинка, юные братья Рубинштейны.
Принимали поэта и в доме знатока древнерусского музыкального искусства писателя В.Ф. Одоевского. В развитии тесной дружбы этих двух людей немалую роль сыграло общее влечение к русской народной музыкальной культуре, интерес к которой у Лермонтова определился еще в пору тарханского детства. В имении бабушки была особенная «музыкальная среда» — крепостные крестьяне. Песен в их исполнении — веселых, грустных, игровых, обрядовых — он слышал много и отводил им особую роль. Свидетельством тому является запись в тетради, сделанная поэтом в самом начале поэтического поприща: «…если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях».
Любил Лермонтов и цыганскую музыку. Его товарищ по гусарскому полку вспоминал: «Михаил Юрьевич частенько наезжал с товарищами к цыганам в Павловск, но и здесь, как и во всем, его привлекал не кутеж, а их дикие разудалые песни, своеобразный быт, оригинальность типов и характеров, а главное, свобода, которую они воспевали в песнях и которой они были тогда единственными провозвестниками»⁵.
Среди любимых вокальных исполнителей поэта была Прасковья Бартенева. В ее пении музыкальный слух поражали не только «обольстительные звуки» голоса, но и то, что в них «таились отзывы радости и муки». Не раз Лермонтова завораживало исполнительское мастерство гитариста Михаила Тимофеевича Высоцкого. На своем инструменте выдающийся музыкант по памяти исполнял сложнейшие вещи Баха, Бетховена, Гайдна, Моцарта. Находясь под сильным впечатлением после прослушанного концерта, Лермонтов написал и подарил мастеру-виртуозу свое стихотворение «Звуки», в котором приоткрыл внимательному читателю завесу над тайной поэтического творчества.

И это был не единственный случай рождения стихов под влиянием музыки. В станице Червленной, услышав задушевное пение казачки над колыбелью ребенка, Лермонтов тут же на клочке бумаги написал карандашом свою «Казачью колыбельную». Произведение вызвало восторг критика В.Г. Белинского: «…вся бесконечность кроткой нежности, безграничность бескорыстной преданности, какою дышит любовь матери, все это воспроизведено поэтом во всей полноте»⁶. Гениальный истолкователь творчества своего земляка, Белинский в числе первых обратил внимание современников на музыкальную природу стихов Лермонтова и дал им образное определение: «музыкальные аккорды, взятые рукой невидимой». Ни к кому из других поэтов критик не применял последовательно и настойчиво такого разнообразия музыкальных эпитетов.
Современник поэта Н.П. Огарев очень ценил стихи Лермонтова, всякий раз отмечая мелодичное звучание: «…они так изящно выражены, что их можно не только читать, их можно петь — да еще на совсем своеобразный лад. Из них каждое, смотря по объему, или песня, или симфония»⁷. Огарев написал несколько романсов на произведения любимого поэта, стремясь на практике подкрепить свое утверждение.
Мелодическая, интонационная структура поэзии Лермонтова привлекла и до сих пор продолжает привлекать внимание композиторов. На темы его произведений создано свыше двух с половиной тысяч музыкальных сочинений, в том числе 50 опер, 10 балетов, более 50 симфонических поэм и кантат, музыка к спектаклям и кинофильмам, 800 композиторов написали музыку к его стихам. Убедительны не только эти цифры, примечательно и постоянное стремление музыкантов к новому возрождению поэтических образов. Так, за все эти годы девяносто раз писалась музыка к «Казачьей колыбельной», восемьдесят — к «Молитве», более ста раз — к стихотворению «На севере диком».⁸ Несомненно, что в наступившем XXI веке поэзия Лермонтова вызовет к жизни еще немало музыкальных творений. Мы же обратим внимание читателей на имена самых ярких представителей русской музыкальной культуры ушедших веков. Проникновение музыкантов в мир художественных образов поэта началось с двух романсов гениального М.И. Глинки. Его дело продолжил А.С. Даргомыжский. Их творческие усилия — добиваться гармонического единства слова и звука — сродни лермонтовским. Активное воздействие стихов поэта на развитие русского романса нового типа связано с творчеством А. Варламова. Написанные им вокальные сочинения «Парус», «Я, Матерь Божия», «Ангел» — лучшие из всех, созданных на эти же стихи.
Долгие годы лермонтовская тема занимала значительное место в творчестве композиторов «Могучей кучки» и больше всего оказала влияние на ее «вождя», М.А. Балакирева. Он чувствовал в стихах поэта «богатырскую силу». Постижение этим композитором художественного мира Лермонтова было особенно глубоким и разнообразным: романсы, фортепианные сонаты, симфонические поэмы... Музыкальному критику В.В. Стасову Балакирев признавался: «Дышу Лермонтовым… Я приковался к нему как к сильной натуре… Есть много струн, которые он затрагивает во мне. Я никогда не мог сойтись так с Пушкиным, несмотря на его гениальную зрелость»⁹. Более всего талантливого мастера интересовала в творчестве «поэта мысли» философская тема, в ней он нередко искал ответы на мучившие его вопросы. В одном из писем к Н.А. Римскому-Корсакову композитор интересовался: «Пишете ли вы что-нибудь? Что бы вам писать романсы? Верно, с вами есть и Лермонтов, и Пушкин, и Кольцов, — а это было бы вам чрезвычайно полезно». На что молодой автор отвечал: «Пушкин и Лермонтов действительно под рукой… У Лермонтова много стихотворений, на которые и должно писать романсы, но я боюсь, что они у меня выйдут пошлы»¹⁰. Требовательный к себе Римский-Корсаков решился написать музыку только на пейзажные и лирические темы Лермонтова, в то время как его творческой индивидуальности более всего была близка философская глубина произведений поэта.
Значительно расширил жанровые границы музыкального воплощения творчества русского гения А. Рубинштейн. Он написал три оперы на сюжеты поэм Лермонтова, одна из которых, «Демон», обрела долгую сценическую жизнь. Оперу «Купец Калашников» преследовали неудачи из-за слабого либретто актеров и позиции официальных театральных лиц, которые не желали видеть на сцене Мариинского театра произведение, таящее «заряд гигантского мятежа».
Не раз высказывался о поэте один из самых ярких представителей музыкального содружества М.П. Мусоргский. Он называл Лермонтова в числе тех «больших генералов», которые «вели свои художественные армии к завоеванию хороших стран».
Глубокую симпатию к поэзии Лермонтова испытывал П.И. Чайковский, его суждения сохранились в переписке. В одном из писем композитор восхищался стихотворением «Любовь мертвеца»: «…текст до того силен, что вряд ли музыка может достигнуть этой высоты»¹¹. В творческих планах Чайковского было создание оперы «Бэла», он собирался ее писать в содружестве с А.П. Чеховым. Но замысел, который мог бы стать ценнейшим вкладом в драматическую музыку, к сожалению, остался неосуществленным.
Тема интерпретации творчества поэта в музыке неисчерпаема. Исследователь XX века И.Р. Эйгес справедливо заметил: «Лермонтов дает поразительные, редкие в мировой литературе образцы того, как именно следует воссоздать в словесной форме поэтическими средствами своеобразие музыкального переживания»¹².