Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Рецензии


Иван Клиновой. «Осязание», книга стихов (2004-2007) г. Красноярск,
типография ООО ИПЦ «КАСС», 2009.

Чем подкупил в свое время поэт Иван Клиновой стариков-писателей (прежде всего М. Наумову), продвинувших его в литературу?
Во-первых, внешностью. Увы, в цеху литераторов, точно так же, как и в любом другом человечьем сообществе, встречают сперва по одежке. Тексты смотрят потом, а часто и не смотрят вовсе.
А внешность Ивана полностью соответствует стереотипному представлению о поэтах: молодой, с вдохновенно взбрыкивающей головой, на шее обязательный шарфик (сезон зима-лето). Читает стихи громко, с выражением, с хорошей дикцией. Читать никогда не отказывается.
В стихах — ожидаемые интонации бунтарско-романтической юности с намеками на собственную безвременную кончину («Если я не умру, а такие, как правило, раньше»). Эпиграфы из Мандельштама, Ахматовой, Саввиных. Также обязательная тема «родного Красноярья», куда ж без нее.
Форма стихов традиционная (это всегда радует провинциальных мэтров), культурный ряд легко опознается, не напрягает (Гамлет, сумасшедший с бритвою в руке и пр.).
Короче, то, что хотела видеть и слышать наша уважаемая публика, как она представляла себе «любимца муз», именно так Иван и предстал перед нею: вдохновенный, интеллигентный, звонкоголосый.
К тридцати годам (в будущем году Ивану тридцатник) литературная дорожка привела Ивана к нескольким премиям, самая весомая из которых Астафьевская, к ряду заметных публикаций в центральных журналах («Октябрь», «Вестник Европы», «Континент»), к трем стихотворных сборникам («Шапито», «Античность», «Осязание»).
Кажется, многое пройдено, что-то достигнуто, заработано кое-какое имя, кое-где даже авторитет… Об авторитете и уважении к Клиновому красноярцев сполна говорит тот факт, что сборник «Осязание», вышедший пару месяцев назад, издан был на средства, собранные в результате акции Литературного музея, устроившего развлекательный вечер, неосязаемые средства от которого и превратились в «Осязание» (пардон, каламбурчик).
Что я вижу в этом сборнике, книге стихов, как назвал ее сам Иван?
Оговорюсь, что мы с Иваном совершенно разные человечески, физически и поэтически: он маленький, я большой, он худой, я толстый, когда я ходил лысый, Ваня был бородат и нестрижен, во мне опознают Маяковского и Хлебникова (проклятое «встречание по одежке»), в Клиновом точно кого-то другого…
Очевидно разные и творческие концепции: для меня литература — это в идеале духовное творчество, где текст — это некая субстанция, где встречаются и взаимопроникают друг в друга внутренние миры людей. Иван же в чистом виде эстрадник, для него главное — выступить, прозвучать, обаять, покорить (ни в коем случае не утверждаю, что одно лучше другого).
Тем не менее, со всей возможной старательностью пытаюсь отнестись к Клиновому в соответствии с его литературной направленностью, а не со своей.
Книгу «Осязание» все называют «выстроенной», именно «книгой». Возможно, это и так. Но так ли оно ценно? В принципе, любой небольшой сборник, выверенный стилистически, с ограниченным кругом тем (любовь, смерть — у каждого автора свои темы, но чтоб слишком не отходить в сторону) можно назвать книгой. Добавьте еще пару стихов, написанных специально для создания кажущегося единства замысла, что-нибудь вроде «Прощай, книга» или «Ну вот еще одно печатное изданье, издательский подписан договор» в таком духе, и сборник вполне можно будет восхвалять за еще одно мнимое достоинство — целостность. У Клинового такой стишок тоже есть: «Во мне перегорела книга, две… А скоро станет пеплом и другая». Этот стих продуманно завершает книгу.
Развитие Клинового, увы, пошло по пути совершенствования техники. Глубина, эмоциональность текста его, кажется, совсем не интересуют. По крайней мере, с прошлых книг эти стороны его творчества ничуть не развились и не улучшились.
В стихах Иван Владимирович кажется слегка постаревшим, постепенно исчезает тот молодой задор, который так нравился в нем в начале. Появляется скучный матерый опыт, который позволяет Ивану разнообразить форму, рифмовку. Клиновой даже отваживается на совсем не свойственный ему «дольный» ритм в стихотворении «Видоизменение»: «Когда ты порываешься выброситься на сушу, выйти из моря и обрасти сосками, я тебя — в бога мать душу! — готов удавить собственными плавниками». (Пожалуй, лучшее стихотворение в книге.)
Тот же поверхностный культурный ряд, которым он оперирует («Одиссея», Джульетта, Беатриче и пр.). Иван как будто отмел возможность саморазвития, зависнув где-то на стадии выпускных классов очень средненькой школы. Одно из двух: или он, кроме Перумова, ничего не читает, или, что хуже, он стал безвольной марионеткой в руках породивших его недалеких поклонников, которых Клиновой боится потерять, уходя в недоступные поэтические глубины (высоты). В таком случае, участь его незавидна. В ближайшие годы Клиновой будет кем-то вроде местного исписавшегося Евтушенко, «выразительное» чтение которого вызывает жгучую жалость (и только слепые его фанаты вопят от восторга, как прежде).
В образности, в общем художественном складе Клиновой скорее математик, чем поэт. Подставляя слова в строчки, он не пытается выразить, то, что, к примеру, видится его скрытому взору. Он всего лишь конструирует стих в соответствии с представлением о литературе, принятом в современном недалеком и не шибко образованном кругу посетителей писательских сборищ, слэмов и т.д. («Беги… Ведь ты еще моложе, живее ртути (?) и грозы. Беги… И пусть тебе поможет не страх, но зренье стрекозы» (Почему «стрекозы»? Потому что сетчатое зрение?) «Не зная брода, не суйся в бред, кричат свобода и Архимед (Почему Архимед? Потому что «бред»?)
Слова для него — детали, которые нужно подогнать по размеру, форме, резьбе. Они, во-первых, должны звучать, смысл и поэзия второстепенны. И поэтому почти никогда не появляются.
Отсюда такое множество «пустот» в текстах: вроде стоит слово, вроде строка, даже строфа, но за ними ничего нет. Этими словами ничего не выражено: ни переживание, ни мысль. И даже словесная игра, развитая сейчас повсеместно и которая успешно прикрывает авторское бессилие, у Ивана не получается. Не хватает смелости? Образованности? («Жаль, что кем-то украдена из глубин словаря Марианская впадина, что старался я зря». Это что за фиговина: впадина из словаря? А «голос, ставший во фрунт» — это вообще нечто непредставимое и косячное. Кстати, подобные без& 57496;образные выражения — давно уже фирменный стиль Ивана Владимировича: «зенки, как картузы», «курчавые глаза», пути, которым «верят самолеты» и т.д.)
Не избавился Иван и от высокопарного дурновкусия. Если осень, значит «написан реквием листве»; «свечи потухли, оплыли и попросту стали ненужными, только луна освещает пустую постель» — это что, пошлейший романс или пародия на него?
Пожалуй, единственное открытие, которое позволил себе совершить поэт Иван Клиновой в своем третьем сборничке — это мат и постельная тема. До этого Иван не был замечен как «пошлый» автор, но вот современные веянья докатились и до него: слово «блядь» он уже написать отважился, оценил в постели тристановскую Изольду («Изольда хороша в постели…»), а вместе с ней и еще с десяток лирических героинь: «Только секс и никакой романтики», «Ты меня обнимешь и не только виртуально»… Возможно, эта линия у него правильная, но пока она в зачаточном состоянии, так скажем, в прелюдии, посмотрим, во что она упрется со временем.
Еще добавлю, что в книге всегдашние Ивановские птички-бабочки, которые порхают со страницы на страницу вот уже лет пятнадцать. И очень много никотина, с этим явный перебор: либо надо бросать курить, либо одним мозговым усилием разнообразить «сказочный» мир поэта.
P.S. Кажется, книгу поругал, хотя на самом деле мне этого не хотелось. Одно могу сказать: коли мы говорим об этом, значит, есть о чем говорить. А о большинстве современных авторов, тем более красноярцев, сказать вообще нечего.
 

Антон НЕЧАЕВ