14 ноября 1959 г. Только что с вечера – 60 лет Илье Сельвинскому. Председатель Мухтар Ауэзов. Я читал доклад. Выступали Хикмет, Антокольский, Асеев, Ахмадулина, Высоцкий, Инбер, Слуцкий, Яшин.
15 ноября 1959 г. Как-то у Сельвинского. Рассказ его о Сталине и стихотворении «России». Поспорили о новой редакции. Он не хочет слышать стих. Собственный. Уже начало испортил, не говоря об искусственности вставок. Но большое впечатление произвёл на меня суд над поэтом в войну. И рассказ о страхе и строчке Есенина.

Илья СЕЛЬВИНСКИЙ

Вот что рассказал мне Сельвинский.
Во время войны он был вызван с Южного фронта в Москву. В день прибытия его доставили в Кремль.
В комнате, отделанной дубовыми панелями, за большим столом он увидел членов Политбюро.
Всё произошло так внезапно, что он не мог прийти в себя. Как в страшной сказке. Речь шла о стихотворении Сельвинского «России». Его обвиняли в антипатриотизме. Особенно возмутила высокий синклит строка о грачах, разумных, как крестьяне. Весь советский народ, как один человек, был оболган и унижен.
Жданов, Молотов, Каганович не оставили камня на камне от несчастного стихотворения. Берия сказал, что Сельвинский – враг...
И тут произошло необычное, рассказывал Сельвинский. Он почувствовал, что слова высокого форума уходят куда-то, а он глохнет – чувство самосохранения заставило поэта не слышать. И кто-то внутри него заговорил сам, вопреки страху: «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым... Всё пройдёт, как с белых яблонь дым...» Он повторял и повторял эту строку нелюбимого поэта Есенина и сам не понимал, почему именно Есенин?..
Внезапно стена за спиною сидевших членов Политбюро распалась и в проёме появился Сталин.
Слух моментально вернулся к нему и голос, твердивший есенинские строки, отключился.
Сталин выслушал мнение товарищей о стихотворении «России».
Он медленно и бесшумно ходил вдоль стола, раскуривая трубку, и молчал. Потом посмотрел на Сельвинского пристально.
– Вы хорошо писали. И хорошо воевали, товарищ Сельвинский. Но вы совершили ошибку.
И, после долгой паузы, выбивая пепел из трубки в пепельницу на краю стола:
– Идите и пишите дальше. Воюйте, товарищ Сельвинский. И не делайте больше ошибок.
– Дальше я ничего не помню, – рассказывал Илья Львович. – Только мелькание домов с затенёнными окнами, потом – столбы, столбы и стук колёс, я ехал с эшелоном на фронт...
Мои друзья хмыкали: «Сочинил твой Сельвинский». А я помню серьёзное лицо Сельвинского и рассуждение о страхе. И удивление его:
– Как вы думаете, почему Есенин?..
Стихотворение «России» он переделал. В худшую сторону.