Стих — это вызов
ленивой судьбе,
Всё перепутавшей, лёжа в халате.
Стих — это отзыв
на стук по трубе
Узника в дальнем сыром каземате.

Стих — это вывих,
застывшая боль,
Крик —
от рывка
для вправленья сустава.
Стих — это вылет
из клетки —
в любовь —
Ионосферу родного состава.

Стих — это выдох,
возможность дышать,
Не задохнуться от переполнения.
Стих — это выход,
попытка сбежать
С плахи отчаяния
в стихотворение.

Распахни на рассвете окно —
Дух черемухи мёдом прольётся,
И вдруг вспомнится: как же давно
С мамой виделись — сердце забьётся.
Как беспечны бывали порой
И скупы на слова и вниманье,
А вдали человек дорогой
Ждёт: приедешь — дано обещанье.
Но тебя не пускают дела,
А она «все глаза проглядела»,
Ночью длинной совсем не спала —
И в молитве о детях радела.
Собирайтесь — душа позвала,
И быстрей ветра к маме летите,
Чтоб она всех счастливей была.
…Опозданья себе не простите.

Он не умел мечтать — и слава Богу!
Я не умела плакать — слава мне.
Пускаясь утром в дальнюю дорогу,
Мы не любили думать о зиме.
Слепило солнце яростно в зените,
И плыли за кулисы облака…
И мы сошлись на том, что карты биты,
Но лето всё же лучше, чем зима.

Отшумели зимние метели,
Дело-то уже дошло до гроз.
Почему скворцы не прилетели?
Нет их среди яблонь и берёз.

И не слышно гомона-веселья
В маленьких скворечниках-домах.
Не справляют птицы новоселья,
Канул в бездну птичьих крыльев взмах.

Почему ж они не прилетели?
Может, побоялись грозных гроз?
Нет, скворцы терпеть не захотели
Всех экологических угроз!

Что нам весна? Что нового в луче,
Который чуть теплее, чуть подольше?
Что нам в движенье сока белой рощи,
Что от корней к ветвям бурлит звончей?

Что нам зимы запятнанный подол,
Неужто он фаты кипенной краше?
Ведь нам известно всё, что будет дальше:
Ну, прирастёт ещё кружочком ствол,

Ну, выйдет в люди старый самовар,
Что выносили в сад — весну какую,
И сам хозяин счёт вести устал, —
Но медный бок, на солнышке ликуя,

Как феникс новоявленный, восстал,
Мерещась всей округе Superstar.

Последнею надежда умирает.
Поманит, позовёт и улетает,
А я, наивная, бегу вдогон.

Вот так меня дразнила и пропала,
Сложила крылья, видимо, устала —
Окуклилась до будущих времён.

Мёрзлые ягоды, мёрзлые листья —
Лакомство птиц на рябиновых кистях.
Нравится мне их с горчинкою вкус
И на снегу — ожерелье из бус.
Стыло, морозно, а вспомнилось лето,
Цветом рябиновым всё обогрето.
Ягоды с птицами чем-то похожи,
Греться на солнце им хочется тоже.
Тянутся к свету, любви и добру
Кисти рябины в сосновом бору.

Одноклассники мои разные…
Годы школьные, время праздное
Отсверкало деньками-стразами,
Яркой вольницей перемен,
Заморочками правил каверзных
И шпаргалок, в гармошку спаренных,
От штанов, перешитых маменькой,
До подделок «а-ля Карден».

В туалетах — заначки курева,
На стене — рифмоплётства дурево,
И в записочках балагуревых
Брызги чувства — через края.
Физкультура весной во дворике,
Дружба — крестиком, знанья — ноликом,
Грусть до времени, смех до коликов,
Сказки девичьего вранья.

Шаровары, клеша и «дудочки»,
На экзаменах уши в трубочку,
Турандоты, Офелии, дурочки,
Боль огромная малых потерь.
Многоликие и безликие,
Незаметные и «великие»…
Годы часиками протикали,
Закрывая за нами дверь…

Жизнь расставила всё по полочкам,
Подмела от надежд осколочки,
Косы срезала, сбрила чёлочки,
Провожая нас со двора…
Мои разные одноклассники,
Время лучшего соучастники,
Пусть живёт ощущение праздника
В нашем самом счастливом Вчера!

Ещё пока смотрю легко
На то, как догорает лето.
Ещё разлука далеко —
И не хотелось бы об этом…

Ещё пока не гаснет взгляд,
Не выдаёт себя усталость,
Ещё никто не виноват
В том, что тепла уж не осталось…

Ещё дожди не так грустны,
Да и зима в дороге где-то…
Хоть меньше солнечного света,
Ещё цветные снятся сны.

Весеннее цветенье,
Как цвет в душе моей…
Оно — моё спасенье:
Весною дни светлей!
И ярче обозренье,
И краше мир — в цвету!

Со мною вдохновенье —
С ним под руку иду…
Проигрываю песни:
«С них первоцвет сорви.
Вот-вот… и почка треснет
На дереве любви…»

Как надоело быть свободной,
Любви всё нет и нет.
А тут бездомный пёс голодный
Вдруг увязался вслед.

Бока в репьях, а взгляд просящий:
«Ну кинь хоть что-нибудь»,
И чувство жалости щемящей
Мне сдавливает грудь.

«Пойдём со мною, бедолага,
Тебя я накормлю», —
И глажу рыжего бродягу,
И… кажется, люблю.

И разверзнутся «хляби небесные»,
Забеснуются злые дожди.
Налегке, в полушалочке белом,
Скажешь: «Больше меня ты не жди!»
Убежишь, всё оставив за дверью!
Только жизни с нуля не начать.
Будет дождь за окном суетиться,
А я буду курить и молчать.
Будет ветер листвой забавляться,
Кроны старых берёз теребя.
А усну…
Пусть мне дождик приснится.
Ведь он чем-то похож на тебя!

Очень любит воду Ваня.
Ваня хочет стать пловцом.
Он и в кроле, он и в брассе —
Жаль, всего лишь в первом классе,
В общем, Ваня — молодцом!

Каждый день на тренировку
Тратит он по три часа!
Будто в цирке: без страховки
Он ныряет без конца.

Папа, бабушка и мама
Пребывают просто в шоке —
Ну когда ж учить уроки?

У него один ответ:
«Чемпионам скидок нет!»
Минус лишь один у Вани —
Тренируется он… в ванне!

Ходит бабка овражками
За лесной земляникою:
— Эх, грехи наши тяжкие!
А долги-то великие!
Бродит голь перекатная
И несёт несусветное:
— Знать, места здесь проклятые,
Потому мы и бедные!
Ишь, как бесы-то шастают
Там, где звякают грошики!
Да такие щекастые,
Словно хряк у Аношихи!..

Сколько прожито, пройдено,
Не сочтёшь не умеючи.

Расплатиться бы с Родиной!
Остальное-то мелочи...

У тех, кто слагает стихи,
Не жёсткость лежит в основанье.
Цветком полевым расцвести
Иль душу отдать на закланье —
Вот в чём этот странный удел.
И в том — беспокойная память.
Останься они не у дел —
Так кто же нам в души заглянет?

Уже не жарко на излёте лета.
Приветлив день, прохладою вершась.
И осень
               свои первые приметы
Легко
            в ажурную сплетает вязь.
И по утрам пронзительно прекрасна
прозрачная голубизна небес.
Не разукрашен — только тронут краской
Задумчивый
                         и величавый лес.
Не одурманит больше
                         разнотравья
настоянный пьянящий аромат…
Но птичьи стаи — не спешат растаять.
И паутинки — в воздухе парят...

Эх, Россия-матерь,
Растяни меха —
Душа песни просит,
Бойкого стиха!

Вот на людном месте
Бедный баянист,
А баян-то плачет
Про кленовый лист...

Пусть у баяниста
Неказистый вид —
Нищ он только видом,
А в душе артист!

А баян-то песню
Выдохнет, споёт...
Кланяется в пояс,
Проходя, народ.

В кружечку со звоном
Упадут гроши —
Отзовутся стоном
В золоте души.

Почему взметнулся ясный сокол,
Пёрышко роняя на лету,
Поседел ковыль ещё до срока?
Мчатся кони, чувствую беду.

Пробежал гонцом уставший ветер,
Зашептала чуткая листва.
У моей России взгляд не светел —
Донесла тревожная молва.

Не пестреют больше хороводы,
Не играют дети у реки,
Помутнели голубые воды,
Не сидят у окон старики.

Едкий дым — костры за чёрной речкой.
Пляшет, расплодившись, саранча.
Где же голос чистой, русской речи?
Вотчина Россия, чья ты? Чья?!

Удивляюсь небесам,
Свету, птичьим голосам.
Солнцу красному дивлюсь!
Жить на свете тороплюсь.

Горестей своих не множу,
Радостей отведать жажду.
Верю: на земле ты должен
Полюбить меня однажды!

Он нёсся, мелькая огнями,
Дорогу стремясь одолеть,
Покой растревожив гудками,
Заставив на миг замереть.
Охвачен неистовой силой,
По рельсам стучал горячо.
Так властно в нём что-то манило,
Но ветер пружинил в плечо.

В нём радость и горе летели,
Без края — любовь и печаль.
В нём плакали, пели, галдели…
Истории этой скрижаль
Скрипела колёсною осью,
Вскипала то лаской, то злостью,
Даря то суму, то медаль.
Он мчал, переполнен мечтами,

К ответам, к разгадкам, к судьбе,
Омытый дождём и слезами,
Готовый к пальбе и гульбе.
Менялись его пассажиры,
Строку добавляя в сюжет.
Там было порой «не до жиру»
И дорого стоил билет.

Его проклинали, случалось,
И дверь открывали ногой.
Старушки, страшась и печалясь,
Крестились некрепкой рукой…
Билет исчерпав, пассажиры
Сошли в бесконечный простор.
Бродяги, злодеи, кумиры…

А поезд ушёл… Ушёл…

Ноль часов. Струится небо
В окна шёлком фиолета.
А луна как ломтик хлеба.
Буду с ней я ждать рассвета.

Напряду я лунной пряжи,
Спицы из корзины выну.
И свяжу я тёплый плащик
И тебе на плечи кину.

Различаются ночь и день
Непомерной бездной контраста.
Днём порою ищу я тень,
Ночью свет зажигаю часто.

А на стыке дней и ночей
Нарождаются алые зори,
В коих тонут потоки лучей,
И на всём поднебесном просторе

Разливается полутень,
Размываются очертанья,
Будто пишется акварель
На живом полотне мирозданья.

Но вечерний растает узор,
Станет сумеречной дорога.
Так вращается жизнь между зорь —
Меж ладоней всесильного Бога…

А в душе моей борются вновь
Суета с божьей искрой малой,
Потому, полагаю, кровь
Цветом схожа с зарёю алой.

Над быстрою речкой, где вишня цвела,
Где молод я был и беспечен,
Ждала меня дева и песней звала
В тот мир, где лишь май бесконечен.

Луна-хохотунья сгорела свечой,
И свет её в волнах дробился.
Я пьян был и счастлив, что песнею той
Впервые с ладони напился.

А речка бежала, забыв про покой,
Со мной в бесконечные дали;
Срывала, кружила, вела за собой,
Где песни другие нас ждали.

Всё так же смеялась луна по ночам
И свет её в волнах дробился.
Но не был я счастлив, как счастлив был там,
Где песнею первой напился.

На белом снегу отпечатался след,
Подул ветерок, и его уже нет.
Так память о нас у родных и друзей
Быльём порастёт по прошествии дней.

И будет душа наблюдать свысока,
Как времени ловко колдует рука
И сыплет забвения горький песок.
Но детский вдали зазвенит голосок,
А в нём продолжается новая жизнь.
И птиц хоровод не устанет кружить.
И не перестанет вращаться Земля,
И всё возвратится на круги своя.

Татарка, я, как пушкинский скупой,
Славянской речи стерегу алмазы.
Жаль, иногда их обращаю в стразы,
И это мне аукнется с лихвой.

Не исключенье я: мой первый крик «уа»
Куда как был интернационален.
Понятен каждому и не буквален —
Он значил всё. Вселенское «уа».

Но слово первое, что немоту прорвало,
Единственное слово — на каком?
Конечно, на татарском, на родном,
В чужой избе в изгнанье прозвучало.

Там, на краю шаманского селенья,
Меня порою бубен пробуждал.
И рокотом своим подбадривал Байкал,
Желая мне скорейшего взросленья.

Я на бурятском лет до девяти
Вставляла в игры сурдопереводы.
Пёстроязычья моего тянулись годы,
Потом до русского мне удалось дойти.

Он стал водой из светлого ручья.
Мне предстояло пить его усладу.
И, пушкинских стихов внимая ладу,
Пугалась я: ужель теперь ничья?!

Меня влекла неведомая сила
В водовороты незнакомых слов,
Покуда сердцем я не ощутила,
Что было Слово прежде всех основ.

Забыть исток свой — Боже упаси!
Но не познаешь мир в наречье узком.
Я думаю и говорю на русском,
А значит, всем сестра я на Руси.

Крыма южного порт и акрополь,
Что над морем стоит голубым,
Город славы морской — Севастополь.
Неужели он будет чужим?

Отойдёт ли в иные границы,
Где не будут его почитать?
И героев знакомые лица
Будут с улиц его исчезать?

Спрячут в слой исторической пыли,
Отведя их в разряд старины,
Чтоб потомки героев забыли,
Как страну защищали они.

И позором Российской державы
Станет день, когда «властная рать»
Город мужества, скорби и славы
Порешит на бесславье отдать.

Но по воле лжецов, подхалимов
Не должны кануть в вечный туман
И солдат, и матрос, и Нахимов,
Инкерман и Малахов курган.

Есть надежда — прорвёмся хоть с боем,
И исчезнет державный «натяг».
Вечно будет над градом-героем
Реять славный Андреевский стяг!

Пора возвращаться к истокам своим —
К природе, зелёному храму,
Где каждый цветочек неповторим.
Он — чудо земли первозданной;
Где вместо паркета — узором трава
Манит босиком прогуляться;
Где ветер, до плеч засучив рукава,
Свободой зовёт наслаждаться.
Но в городе пыльном, в пучине тревог
Барахтаюсь я — всё пустое…
Мне свежего воздуха хоть бы глоток,
Водой насладиться святою!
Вернуться к истокам своим, хоть на миг,
Почувствовать радость былого,
И к дому по лугу пройти напрямик,
И с радугой встретиться снова…