НИСПОСЛАННЫЙ НЕБОМ
На одном из моих авторских сборников стоит посвящение:
«Посвящаю эту книгу светлой памяти Мансура Фахриевича Векилова, Поэта, Редактора и, в первую очередь, Человека. До встречи с ним я, как писатель, яростно буксовал в яме. Мансур Векилов дал мне шанс выбраться на магистраль. Спасибо ему за это».
Так оно и было. Бесконечное количество раз ему спасибо, и это не единственная книга, которую я посвящу ему!
О Мансуре Векилове уже много было сказано и, я уверен, много еще будет сказано. И как о поэте, и как о гражданине, и как о человеке. Он был личностью настолько выпуклой, неординарной и разносторонней, что не вмещался в какие-то общепринятые рамки и лично мне, например, было бы весьма затруднительно создать его портрет; да я, собственно, и не тщусь. Но роль этого Человека в моей жизни была очень, очень велика.
Мы познакомились в далеком уже 2000-ом году. Для полноты картины необходима, пожалуй, преамбула.
Миллениум я встретил в дурном расположении духа. Виной тому была широкая и черная жизненная полоса, тянущаяся с самого начала девяностых. Помимо памятных всем политических и экономических потрясений, помимо разрушения устоев и размывания жизненных ориентиров меня преследовали тогда и беды личного характера: я потерял работу, окончательно расстался с женой и ребенком и потерял с ними всякую связь, похоронил всех своих родных и остался один-одинешенек в этом мире, жестоком и безжалостном, как чужая враждебная планета. Мне пришлось на своей шкуре испытать все то, о чем я раньше лишь читал у классиков: голод, безденежье, отчаяние, мерзкое ощущение собственной беспомощности, абсолютной своей ненужности и полной бесперспективности собственного существования. Плохо быть человеку одному, – говорил когда-то Экклезиаст; человек один не может ни черта, – говорил когда-то Хемингуэй; и тот, и другой были совершенно правы. Расхожий штамп – «выживание в каменных джунглях» – перестал быть для меня просто фразой и сделался жизненной реалией.
На чем я тогда держался? Почему я не спился, не впал в тяжкую депрессию, не вскрыл себе вены?
Одна из причин – творчество. Я писал. Вначале статьи для газет и журналов. Меня печатали не так уж и часто, а после перестали печатать вообще. Пять лет у меня не было ни одной публикации. Гонорары были смехотворно маленькими, и прожить на них нечего было и думать. Чтобы как-нибудь прокормиться, мне приходилось собирать по улицам бутылки, целлофан и алюминий, грузить ящики в небольших продуктовых лавчонках, таскать мебель; когда корячиться физически становилось невмоготу из-за больной ноги, я делал чертежи студентам и писал сочинения школьникам. «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет» – есть такая русская поговорка… А в свободное время я творил, вкрапляя в свои произведения имеющиеся у меня знания и личный опыт – этакий Мартин Иден с берегов Каспия, или Максим Горький абшеронского розлива... И мало-помалу начал пробовать свои силы в фантастике – жанре, который я люблю с раннего детства и предпочитаю всем остальным жанрам.
Практически все, кто знал о моих литературных упражнениях, считали это дело абсолютно бесперспективным. Шансов у меня – ноль, говорили они. Что еще нового можно сказать в фантастике сегодня, после многочисленных мэтров и классиков? – говорили мне. На что я рассчитываю, создавая свои опусы на русском языке? – говорили мне. Чего можно достичь, не имея абсолютно никаких связей и знакомств? – говорили мне. Брось, брось, брось, твердили окружающие. Или по-другому, снисходительно: давай-давай, старайся, но все равно это – мартышкин труд. Вот посмертно, может быть…
Но я не отступался. Заработав гроши на пропитание, я садился за свою раздолбанную портативную машинку, под которую подкладывал сложенное вчетверо одеяло, чтобы мой стук не мешал соседям за стенкой. Смоля одну за другой дешевые – без фильтра – сигареты, я стучал по клавишам. И рождались, рождались фантастические рассказы… Я аккуратно подравнивал отпечатанные листы и… отправлял их «в стол». Бакинские газеты решительно отказывались печатать мои рассказы. Не потому, что они были плохими, вовсе нет. Просто для редакторов газет я был никто, и звали меня никак. Много раз я впадал в отчаяние, но, заработав гроши на пропитание, с упорством, удивляющим меня самого, садился вечерами за машинку. Часто мне приходилось питаться одним лишь сухим хлебом, запивая его голым, без заварки, кипятком (все заработанные деньги уходили прежде всего на оплату коммунальных услуг). Тем не менее я упорно работал, помаленьку оттачивая стиль и вырабатывая сугубо свой «язык».
Вот в таком вот положении я находился летом 2000-го года, когда судьба свела меня с Мансуром Векиловым, главным редактором «Литературного Азербайджана».
Встретились мы благодаря счастливой случайности – воистину, неисповедимы пути Господни! Окольными путями мои отпечатанные на машинке рассказы, которые я давал читать своим знакомым, оказались у людей мне незнакомых, но благожелательно по отношению ко мне настроенных. Эти же люди передали, в конце концов, мои рассказы Мансуру Векилову. Прочитав их, Мансур Фахриевич распорядился: «Нука, познакомьте меня с автором!» О том, что меня ищет главред «Литературного Азербайджана», я узнал далеко не сразу и чисто случайно – через третьих-четвертых лиц (телефона я тогда не им ел никакого, а найти меня в моих трущобах мог далеко не каждый). Но в конце концов мне передали его слова, и я явился в редакцию журнала и оказался лицом к лицу с Мансуром Векиловым. Надо сказать, что при этом я сильно нервничал. Ведь передо мной был великий поэт, потомок древнего и славного рода, редактор литературного журнала… а я был всего лишь-навсего парнем, как говорится, «с улицы». В скольких редакциях я побывал до этого, сколько раз мне равнодушно зевали в лицо и возвращали рукописи, ссылаясь на их слабость и недоработанность (несколькими годами позднее те же самые рассказы, в которых я не менял ни строчки, ни даже буквы, охотно печатались бакинскими газетами – вот он, «синдром» Мартина Идена, когда о тебе судят не столько по степени таланта, сколько по мере признанности!). Я выслушал массу вежливо-оскорбительных и унизительнобезразличных отказов… Наверное, потому мысль самому пойти в «Литературный Азербайджан» никогда не приходила мне в голову.
Кроме того, выглядел я тогда, мягко говоря, непрезентабельно. В точности по Некрасову – «…босы ноги, грязно тело и едва прикрыта грудь…». В те черные для меня годы многие прохожие смотрели на меня с брезгливой гримасой, а соседи и даже дальние родственники гнушались здороваться со мной.
Но Мансур Фахриевич встретил меня приветливо и держался просто. Он сказал, что два моих фантастических рассказа ему понравились, и что он опубликует их в журнале. Так оно и случилось. Рассказы «Диалог с легионером» и «Посетитель музея» были напечатаны в 7-ом номере журнала за 2000 год. Кроме того, мне выплатили довольно приличный гонорар.
Мансур Фахриевич предложил мне сотрудничать с журналом и в дальнейшем. И в последующие годы я приносил ему свои фантастические рассказы и повести, и они печатались в «Литературном Азербайджане», и я исправно получал гонорары за свой авторский труд (потом я узнал, что Мансур Векилов, зная о моих материальных затруднениях, начислял мне гонорары по самой высшей тарифной сетке. Впрочем, точно так же он поступал по отношению и к другим писателям, находящимся в бедственном положении).
Надо ли говорить, что я проникся чувством глубокой благодарности к Мансуру Векилову. Это был тот самый Редактор, о котором мечтает каждый начинающий литератор. Умный, чуткий, компетентный, доброжелательный, и в то же время беспощадный ко всякого рода халтуре и небрежности в творчестве Редактор. Похоже, его послали мне небеса – в награду, видимо, за то, что я не бросил литературных занятий несмотря ни на что. В то же время он был весьма требователен – не следует думать, что принималось практически все, что я приносил; нет, Мансур Фахриевич решительно отклонил несколько предложенных мною материалов. Я не обижался. Я доверял его вкусу и понимал, что редактору видней. И я работал, работал и работал. Потом я узнал, что подобным же образом Мансур Фахриевич принял участие в судьбе многих начинающих литераторов. Что же касается меня конкретно, то фактически меня «открыл» Мансур Векилов, и я всерьез называл его «крестным папой». Всплывший с самого «дна» и претерпевший множество обид и унижений, я особенно ценил в Мансуре Векилове очень редкое для нашей действительности качество: он не ждал каких-то материальных выгод от начинающих авторов, он не смотрел, чей ты там сын, внук или племянник, он не преклонялся перед протекциями. Он ценил в начинающем писателе именно талант.
Как-то раз в порыве благодарности я воскликнул: «Ну что, что мы можем для вас сделать?!» (имея в виду не только себя, но и своих друзей по Бакинскому клубу фантастов, печатавшихся в «Литературном Азербайджане»). Каюсь, мой вопрос имел и меркантильную подоплеку: может, думал я, надо как-нибудь материально отблагодарить, задним числом сделать какой-то хёрмят, мы же на Кавказе все-таки живём! Мансур Фахриевич грустно посмотрел на меня и ответил: «Пишите талантливо – это самое лучшее, что вы можете для меня сделать…»
Я виделся с Мансуром Векиловым за два дня до его смерти. Тогда я и помыслить не мог, что, прощаясь, пожимаю ему руку в самый последний раз. Насколько помню, ничто не предвещало его близкой кончины. Никакие предчувствия меня не мучили. А потом – страшная весть, как удар финкой в поддых…
На похоронах я волею случая оказался ближе всех к разверстой яме, в которую опускали покойника. Я смотрел на Мансура Фахриевича, завернутого в погребальный саван, и с удивлением думал – какой он, оказывается, маленький! А ведь при жизни он всегда казался мне гораздо более высоким человеком… Начался сильный дождь. Всем известно, что дождь идет тогда, когда хоронят хорошего человека, словно его оплакивают даже равнодушные ко всему и занятые лишь собою небеса…
Да упокоит Всемогущий Господь его душу! А я бесконечно, бесконечно благодарен Мансуру Векилову за все то, что он для меня сделал. И не только для меня…
В заключение хочу сказать всем тем начинающим поэтам и прозаикам, которым иногда недостает силы духа, упорства, настойчивости, преданности любимому делу… тем, кто готов бросить – или бросает – творчество, ссылаясь на трудности, бесперспективность, какие-то объективные (как им кажется) причины… Так вот, говорю вам – ни в коем случае не сдавайтесь, не бросайте писать, не сворачивайте с выбранного пути, и тогда… тогда рано или поздно судьба обязательно пошлет вам своего Редактора.
«Посвящаю эту книгу светлой памяти Мансура Фахриевича Векилова, Поэта, Редактора и, в первую очередь, Человека. До встречи с ним я, как писатель, яростно буксовал в яме. Мансур Векилов дал мне шанс выбраться на магистраль. Спасибо ему за это».
Так оно и было. Бесконечное количество раз ему спасибо, и это не единственная книга, которую я посвящу ему!
О Мансуре Векилове уже много было сказано и, я уверен, много еще будет сказано. И как о поэте, и как о гражданине, и как о человеке. Он был личностью настолько выпуклой, неординарной и разносторонней, что не вмещался в какие-то общепринятые рамки и лично мне, например, было бы весьма затруднительно создать его портрет; да я, собственно, и не тщусь. Но роль этого Человека в моей жизни была очень, очень велика.
Мы познакомились в далеком уже 2000-ом году. Для полноты картины необходима, пожалуй, преамбула.
Миллениум я встретил в дурном расположении духа. Виной тому была широкая и черная жизненная полоса, тянущаяся с самого начала девяностых. Помимо памятных всем политических и экономических потрясений, помимо разрушения устоев и размывания жизненных ориентиров меня преследовали тогда и беды личного характера: я потерял работу, окончательно расстался с женой и ребенком и потерял с ними всякую связь, похоронил всех своих родных и остался один-одинешенек в этом мире, жестоком и безжалостном, как чужая враждебная планета. Мне пришлось на своей шкуре испытать все то, о чем я раньше лишь читал у классиков: голод, безденежье, отчаяние, мерзкое ощущение собственной беспомощности, абсолютной своей ненужности и полной бесперспективности собственного существования. Плохо быть человеку одному, – говорил когда-то Экклезиаст; человек один не может ни черта, – говорил когда-то Хемингуэй; и тот, и другой были совершенно правы. Расхожий штамп – «выживание в каменных джунглях» – перестал быть для меня просто фразой и сделался жизненной реалией.
На чем я тогда держался? Почему я не спился, не впал в тяжкую депрессию, не вскрыл себе вены?
Одна из причин – творчество. Я писал. Вначале статьи для газет и журналов. Меня печатали не так уж и часто, а после перестали печатать вообще. Пять лет у меня не было ни одной публикации. Гонорары были смехотворно маленькими, и прожить на них нечего было и думать. Чтобы как-нибудь прокормиться, мне приходилось собирать по улицам бутылки, целлофан и алюминий, грузить ящики в небольших продуктовых лавчонках, таскать мебель; когда корячиться физически становилось невмоготу из-за больной ноги, я делал чертежи студентам и писал сочинения школьникам. «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет» – есть такая русская поговорка… А в свободное время я творил, вкрапляя в свои произведения имеющиеся у меня знания и личный опыт – этакий Мартин Иден с берегов Каспия, или Максим Горький абшеронского розлива... И мало-помалу начал пробовать свои силы в фантастике – жанре, который я люблю с раннего детства и предпочитаю всем остальным жанрам.
Практически все, кто знал о моих литературных упражнениях, считали это дело абсолютно бесперспективным. Шансов у меня – ноль, говорили они. Что еще нового можно сказать в фантастике сегодня, после многочисленных мэтров и классиков? – говорили мне. На что я рассчитываю, создавая свои опусы на русском языке? – говорили мне. Чего можно достичь, не имея абсолютно никаких связей и знакомств? – говорили мне. Брось, брось, брось, твердили окружающие. Или по-другому, снисходительно: давай-давай, старайся, но все равно это – мартышкин труд. Вот посмертно, может быть…
Но я не отступался. Заработав гроши на пропитание, я садился за свою раздолбанную портативную машинку, под которую подкладывал сложенное вчетверо одеяло, чтобы мой стук не мешал соседям за стенкой. Смоля одну за другой дешевые – без фильтра – сигареты, я стучал по клавишам. И рождались, рождались фантастические рассказы… Я аккуратно подравнивал отпечатанные листы и… отправлял их «в стол». Бакинские газеты решительно отказывались печатать мои рассказы. Не потому, что они были плохими, вовсе нет. Просто для редакторов газет я был никто, и звали меня никак. Много раз я впадал в отчаяние, но, заработав гроши на пропитание, с упорством, удивляющим меня самого, садился вечерами за машинку. Часто мне приходилось питаться одним лишь сухим хлебом, запивая его голым, без заварки, кипятком (все заработанные деньги уходили прежде всего на оплату коммунальных услуг). Тем не менее я упорно работал, помаленьку оттачивая стиль и вырабатывая сугубо свой «язык».
Вот в таком вот положении я находился летом 2000-го года, когда судьба свела меня с Мансуром Векиловым, главным редактором «Литературного Азербайджана».
Встретились мы благодаря счастливой случайности – воистину, неисповедимы пути Господни! Окольными путями мои отпечатанные на машинке рассказы, которые я давал читать своим знакомым, оказались у людей мне незнакомых, но благожелательно по отношению ко мне настроенных. Эти же люди передали, в конце концов, мои рассказы Мансуру Векилову. Прочитав их, Мансур Фахриевич распорядился: «Нука, познакомьте меня с автором!» О том, что меня ищет главред «Литературного Азербайджана», я узнал далеко не сразу и чисто случайно – через третьих-четвертых лиц (телефона я тогда не им ел никакого, а найти меня в моих трущобах мог далеко не каждый). Но в конце концов мне передали его слова, и я явился в редакцию журнала и оказался лицом к лицу с Мансуром Векиловым. Надо сказать, что при этом я сильно нервничал. Ведь передо мной был великий поэт, потомок древнего и славного рода, редактор литературного журнала… а я был всего лишь-навсего парнем, как говорится, «с улицы». В скольких редакциях я побывал до этого, сколько раз мне равнодушно зевали в лицо и возвращали рукописи, ссылаясь на их слабость и недоработанность (несколькими годами позднее те же самые рассказы, в которых я не менял ни строчки, ни даже буквы, охотно печатались бакинскими газетами – вот он, «синдром» Мартина Идена, когда о тебе судят не столько по степени таланта, сколько по мере признанности!). Я выслушал массу вежливо-оскорбительных и унизительнобезразличных отказов… Наверное, потому мысль самому пойти в «Литературный Азербайджан» никогда не приходила мне в голову.
Кроме того, выглядел я тогда, мягко говоря, непрезентабельно. В точности по Некрасову – «…босы ноги, грязно тело и едва прикрыта грудь…». В те черные для меня годы многие прохожие смотрели на меня с брезгливой гримасой, а соседи и даже дальние родственники гнушались здороваться со мной.
Но Мансур Фахриевич встретил меня приветливо и держался просто. Он сказал, что два моих фантастических рассказа ему понравились, и что он опубликует их в журнале. Так оно и случилось. Рассказы «Диалог с легионером» и «Посетитель музея» были напечатаны в 7-ом номере журнала за 2000 год. Кроме того, мне выплатили довольно приличный гонорар.
Мансур Фахриевич предложил мне сотрудничать с журналом и в дальнейшем. И в последующие годы я приносил ему свои фантастические рассказы и повести, и они печатались в «Литературном Азербайджане», и я исправно получал гонорары за свой авторский труд (потом я узнал, что Мансур Векилов, зная о моих материальных затруднениях, начислял мне гонорары по самой высшей тарифной сетке. Впрочем, точно так же он поступал по отношению и к другим писателям, находящимся в бедственном положении).
Надо ли говорить, что я проникся чувством глубокой благодарности к Мансуру Векилову. Это был тот самый Редактор, о котором мечтает каждый начинающий литератор. Умный, чуткий, компетентный, доброжелательный, и в то же время беспощадный ко всякого рода халтуре и небрежности в творчестве Редактор. Похоже, его послали мне небеса – в награду, видимо, за то, что я не бросил литературных занятий несмотря ни на что. В то же время он был весьма требователен – не следует думать, что принималось практически все, что я приносил; нет, Мансур Фахриевич решительно отклонил несколько предложенных мною материалов. Я не обижался. Я доверял его вкусу и понимал, что редактору видней. И я работал, работал и работал. Потом я узнал, что подобным же образом Мансур Фахриевич принял участие в судьбе многих начинающих литераторов. Что же касается меня конкретно, то фактически меня «открыл» Мансур Векилов, и я всерьез называл его «крестным папой». Всплывший с самого «дна» и претерпевший множество обид и унижений, я особенно ценил в Мансуре Векилове очень редкое для нашей действительности качество: он не ждал каких-то материальных выгод от начинающих авторов, он не смотрел, чей ты там сын, внук или племянник, он не преклонялся перед протекциями. Он ценил в начинающем писателе именно талант.
Как-то раз в порыве благодарности я воскликнул: «Ну что, что мы можем для вас сделать?!» (имея в виду не только себя, но и своих друзей по Бакинскому клубу фантастов, печатавшихся в «Литературном Азербайджане»). Каюсь, мой вопрос имел и меркантильную подоплеку: может, думал я, надо как-нибудь материально отблагодарить, задним числом сделать какой-то хёрмят, мы же на Кавказе все-таки живём! Мансур Фахриевич грустно посмотрел на меня и ответил: «Пишите талантливо – это самое лучшее, что вы можете для меня сделать…»
Я виделся с Мансуром Векиловым за два дня до его смерти. Тогда я и помыслить не мог, что, прощаясь, пожимаю ему руку в самый последний раз. Насколько помню, ничто не предвещало его близкой кончины. Никакие предчувствия меня не мучили. А потом – страшная весть, как удар финкой в поддых…
На похоронах я волею случая оказался ближе всех к разверстой яме, в которую опускали покойника. Я смотрел на Мансура Фахриевича, завернутого в погребальный саван, и с удивлением думал – какой он, оказывается, маленький! А ведь при жизни он всегда казался мне гораздо более высоким человеком… Начался сильный дождь. Всем известно, что дождь идет тогда, когда хоронят хорошего человека, словно его оплакивают даже равнодушные ко всему и занятые лишь собою небеса…
Да упокоит Всемогущий Господь его душу! А я бесконечно, бесконечно благодарен Мансуру Векилову за все то, что он для меня сделал. И не только для меня…
В заключение хочу сказать всем тем начинающим поэтам и прозаикам, которым иногда недостает силы духа, упорства, настойчивости, преданности любимому делу… тем, кто готов бросить – или бросает – творчество, ссылаясь на трудности, бесперспективность, какие-то объективные (как им кажется) причины… Так вот, говорю вам – ни в коем случае не сдавайтесь, не бросайте писать, не сворачивайте с выбранного пути, и тогда… тогда рано или поздно судьба обязательно пошлет вам своего Редактора.
Александр ХАКИМОВ