Красно-жёлтым расписалась осень
Против цифры 7 – не 6, не 8,
Выставив оценку Сентябрю.

Этот балл заслуженно высокий,
И стихи твои к нему присохли,
Как седая древность к янтарю.

Цифра 7 со сказочным Востоком
Неразрывна, как река с истоком
Протяжённостью в Поэта жизнь.

Море, солнце, Абшерона ритмы,
Буйная лоза густой палитр
Солнечным стихом отозвались.

«Осенью повеяло» однажды
В августовский вечер летней жажды,
И осенний флёр окутал свет.

Пронимают Родины напевы,
Кружат в танце молодые девы,
Им под стать не старится Поэт.

В столетье раз, а может быть, и реже,
Творятся революции в стране,
События окинув взглядом свежим,
Тщусь разобраться, что по чьей вине.

«Верхи» не могут управлять, как прежде,
Возмущены бесправием «низы»,
И не дай Боже оказаться между
Огней, что занялись от той грозы.

В основе революции характер,
Как правило, стальной, сомнений нет,
Есть у неё сопутствующий фактор,
Разумный клич и полноценный бред.

Словесно – «фанатизм» и «одержимость»,
На деле же – круши, ломай, убий
И некая безликая решимость
Всей массой, скопом, по корням рубить.

Устои рушатся, и власти новой
Приносят в жертву памятные дни,
И вроде бы она имеет повод
Ту вакханалию как праздник длить.

Но есть и повод усомниться в правде,
Грозящей левизной и правизной,
И «центру» крикнуть хочется: исправьте
Свои ряды, больны вы кривизной!

Мы, рассчитавшие на красный-белый,
Живя теперь в исчадии цветном,
Те «изны» до сих пор не одолели
В своём воображении больном.

Всё умещается в простую схему:
Народ был доведён, народ восстал…
И, в рамках жанра, в заключенье темы:
В умах – разруха, в сердце – пустота.

Показалось, хитришь,
Как тогда про Париж,
Ты со мной не лукавь,
Подскажи и направь,
Взглядом можно сказать,
Взглядом можно убить,
Я поверю глазам,
Стану тайну хранить,
Схороню я её
От непрошеных глаз,
Что любое враньё
Выдают напоказ.
Представляется мне,
Что вступлю в разговор,
На твоей стороне
Тишина и простор…
Взгляд, он красноречив
Даже издалека,
Нам преградой – река,
Что ж, решил, так молчи,
Как загадочный сфинкс,
Сфинксы мудрый народ,
Потому и молчат.
Перебесится Стикс,
Ты по Стиксу – вперёд…
Но останется взгляд
Неразгаданный твой…
Возвращусь я домой
Вечера коротать,
О судьбе размышлять,
Ничего не менять.

Раскрываются вёсны
С опахалами лета,
Упокоив туманность
В обнажённости звёзд,
По сосудам венозным
Безо всяких запретов
Беспокойная данность –
Кровоток в полный хлёст.

По артериям, венам
Кровь кипит, приливает,
Повинуясь приказу,
Что порою страшит,
Так, и нощно, и денно,
Естество призывает
К обозначенным фазам
То ль луны, то ль души.

Дома врастают в землю
Почти что на века,
Кто строил их издревле,
Раздумчиво смекал:
Мой дом быть должен крепким –
Века ему стоять.
(Не помышляли предки
О «сносе» буквы «ять».)
Дом верой-правдой служит
Потомственным жильцам,
Он с сыновьями дружит
И верен праотцам,
Вихрь войн и революций
Не разнесёт его,
Паденье конституций
Тот дом переживёт.
Но вот кувалдой-шаром
По стержню бытия –
Посыпались удары,
Азарта не унять…
Безмолвие обломков
Заполнит тишину,
Забвение потомков
Не всколыхнёт страну.
Не требуя помина,
Продолжив скорбный ряд,
Дом выстоял и сгинул,
Как рядовой солдат.

Часы вокзальные не бьют –
Им уготовано молчанье?
Простое объясненье тут –
Часы застыли в ожиданье
Тех, кто когда-то обещал,
Но в город детства не вернулся,
И от разлуки не вокзал,
А бой часов в себе замкнулся.
Но продолжает громко жить
Вокзал в своих метаморфозах,
В привычке обществу служить,
Привычно позабыв о грёзах.
Часы вокзальные идут,
И в этом есть своя интрига,
Они молчат, но это – труд:
В разлуке не зайтись от крика.

Осень треплет охапки листьев,
С ветром шалым вступив в дуэт,
Опалив рыжиною лисьей
Каждый еле приметный след.

Осень комкает листьев тонны,
Их швыряя во тьму ночей,
И фальцетно, и баритонно
Оглашая повестки дней.

В этой искренности осенней
Масса смысла и уйма тайн,
И клубизм облаков рассеян
На манер легкокрылых стай.

Луч закатный свеченьем тихим
Всё вокруг умиротворит,
Но сорвавшийся ветер лихо
Разметёт все краски зари.

Дико мечется он на страже
Всех осенних чувств и примет,
Осень, словно филёр со стажем,
Ищет еле приметный след.

Вороны каркают с утра
Наперебой, от неча делать,
И сон стряхнуть уже пора
И выйти в ближние пределы.

Своим грассирующим «кар»
Они взахлёб друг другу вторят,
Как ни крути, а всё же – хор
Из вокалистов на заборе.

Вдруг взмоют в небо, что орлы,
Но и оттуда, из полёта,
Несётся не «курлы-курлы»
И не гортанно-гордый клёкот.

Прилипшим словом «вороньё»
Не очерню безвинно чёрных,
Пернатых группка в час дневной
Ведёт беседу увлечённо.

В глазах ребёнка неподдельный страх
И откровенное притворство,
И отблески весёлого костра
В них пляшут с подлинным проворством.

Слезинка на ресницах задрожит,
Упав, забудется не больно…
Не может быть в глазах лучистых лжи,
Невинность – спутник их невольный.

Живые детские глаза блестят,
Зелёные и голубые,
И чёрных глаз ребячьих светел взгляд…
Огромный мир – глаза любые.

Родятся дети с метками планет,
И, независимо от цвета
Глаза их излучают добрый свет,
Что нашу делает планету

Богаче, интересней… и вполне
Во власти взрослых, умных с виду,
Чтоб ясный взгляд ребенка не темнел
От непрощенья и обиды.