Мансур Векилов… это – его строчки. Он был человеком, которому Господом было дано – запрокинуть голову и увидеть плывущие в воздухе осенние листья… или – всмотреться в небо... И заметить, что «Небу очень подходит слово – Нежность». И – стать счастливым (Просветлело празднично во мне)…
Многие ли из нас так могут? Вряд ли… Одни несутся по жизни, не глядя даже по сторонам, не замечая не только упавших с деревьев листьев, но и сбитых ими людей, порой – близких. Другие тащатся по пути, предначертанному судьбой, понуро глядя под ноги и сетуя на всех и вся.
Всматриваться в Небо – удел Поэтов. Настоящих. Таких, как он…
Он так и жил – запрокинув голову в синь небес. Всегда будучи не на и не под, а – над. Над суетой, тщеславием, завистью, лестью…
Он был человеком вольным, свободным от рутинной мелочности бытия, которая пудовыми гирями виснет на большинстве из нас, пригибая к земле головы, плечи, спины, не давая распрямиться и – если не взлететь, то хотя бы чуточку приподняться над землей, которую мы топчем… Не позволяя увидеть – пусть не облака в небе, а – весеннюю зелень травы у себя под ногами…
Эти его вольность и свобода и давали ему возможность жить – глазами в небо… И в глазах его плескалась синь – синева неба, синева моря.
Оттого и было так светло с ним рядом – можно было следом за ним поднять глаза и – в синюю бесконечность… Или – заглянуть ему в глаза и… – ощущение то же – бесконечность… синяя…
Беседы с ним – иронично-легкие, но при этом с глубоким философским подтекстом (нонсенс? – нет, так бывает, поверьте!) – это тот же взгляд в небо… Сейчас, когда его нет здесь, на земле, этого больше всего не хватает – общения с ним.
Нет, пустоты не ощущаешь – он, вроде бы, где-то здесь… где-то… но где?... Это как в его стихотворении:

Вот и мы – приговорены… К лишенью общения с ним. И эта приговоренность к лишенью ощущается порой очень остро...
И тогда я звоню Инессе Ловковой и предлагаю: «Сходим к Мансуру?» И она сразу соглашается. Мы выбираем день, когда обе совпадем по нашим рабочим и деловым графикам, и в назначенное время встречаемся возле цветочного киоска у входа на кладбище. И – идем к Мансуру…
Там, у черной гранитной плиты с его портретом, мы долго стоим и говорим, говорим… О самых разных вещах, которые интересны нам и – мы знаем – ему: о том, что происходит в редакции, о последнем номере «Лит. Азербайджана», о старых и новых авторах журнала… Инесса иногда обращается к нему: «Мансурчик, представляешь, а ты говорил, что этого не может быть», или «Ты знаешь, у такого-то юбилей – вот время летит!»… И это совсем не выглядит странным или неестественным, просто мы и впрямь ощущаем себя у него в гостях, и нам здесь хорошо и спокойно, и у нас полное ощущение, что он участвует в нашей беседе…
В последний раз мы были у него в начале июня. Инесса, как обычно, первым делом принялась отмывать его «жилище» (гранитная плита, с которой с обычной, чуть ироничной усмешкой на нас смотрит он, после недавно прошедших дождей покрылась потеками грязи), и потом – украшать заблестевшую на солнце плиту принесенными нами пестрыми гвоздиками. По цветку досталось и всей его родне, он здесь – среди своих, самых близких людей: тут лежат его отец, дед и бабушка (родители отца), любимый брат Надир (сын сестры его отца)... Помните, у него в стихотворении «Ступени в рай»:

Когда все уже прибрано, и мы просто беседуем, появляется третий гость – кладбищенский молла (наверное, так его правильно назвать). Здесь он такой не один – как я поняла, кладбище поделено такими, как он, на участки, и каждый «закреплен» за одним из них. Обычно они предлагают свои услуги посетителям кладбища – почитать за небольшую плату поминальную молитву над могилой того, к кому они пришли. «Наш» молла пришел не с пустыми руками – принес бутыль с водой. Оказалось, что он не раз видел здесь Инессу, которая приходит сюда довольно часто, и знает, что обычно она ищет воду, чтобы прибрать могилу. Вот он и притащил эту большущую бутыль, чтобы выразить, как он сказал, свое уважение к нам и к усопшему…
Не дожидаясь просьбы, он начал читать поминальную молитву. А потом завел с нами разговор. Он оказался интересным человеком – любознательным и, несмотря на возраст, почти с энциклопедической памятью. Он знал все о каждом, кто покоился у него на «участке»: когда родился, когда и отчего ушел из жизни, на ком был женат, где и кем работал, сколько имел детей и кто и как часто посещает место их упокоения… Это были не досужие слухи, а достаточно интересно излагаемые, с точными цифрами и датами, перемежаемые философскими отступлениями, сведения…
Рассказал он и о себе – родом из Шуши, мирно жил там с семьей, учительствовал в местной школе, пока не пришли армяне и не захватили его родной город. Он с семьей, как и многие другие, стал беженцем. Теперь вот здесь… зарабатывает, как может…
Рассказав о себе, обратился с вопросом к нам:
– А вы кем приходитесь покойному?
Инесса замешкалась с ответом, я тоже не знала, как правильнее ответить. И правда, кто мы ему, Мансуру?
Инесса… – та, кому он посвятил стихотворение:

А я… Его постоянный автор? Почитательница его таланта и его человеческой сути, та, к которой он всегда был добр, и которая всегда испытывала к нему глубокую симпатию и ощущала такую же симпатию по отношению к себе? Но не стану же я читать стихи и объяснять все эти нюансы этому, хоть и вполне симпатичному, но все же постороннему человеку… И я отвечаю коротко:
– Мы вместе работали…
Пусть и не совсем точно, но… Инесса ведь тоже была его автором, печаталась (и печатается) в его журнале, а я теперь в этом журнале работаю…
А наш новый знакомец говорит:
– Наверное, хорошим человеком был Мансур-бек. Ведь у иных тут, – он обводит рукой свои «владения», – года не проходит со дня их ухода, а уже даже самые близкие родственники дорогу забывают к усопшему. А Мансур-бека помнят, хоть уже шесть лет, как он здесь. Приходят родственники – и дальние, и близкие… и вот – даже те, кто с ним работал…
Помолчав, он продолжает:
– Это хорошо, что вы к нему приходите, правильно… Он всегда знает, что вы пришли, поверьте мне. Человек ведь, когда умирает, оставляет здесь, в могиле, только свое тело. А дух его возносится к небесам… И живет там, и все чувствует, видит, знает. Он и нас видит сейчас, как мы стоим здесь и разговариваем… И душе его радостно…
Запрокинув голову, я смотрю в небо. И вновь вспоминаю его строки:

И ощущаю почти физически, что означают его слова: