Спаси меня
И охрани
От слабости и от испуга
И взглядом,
Словно сталью плуга,
Как пласт земли –
Переверни!

Пусть темное мое нутро,
Блеснув освобожденной кровью,
Вознаградит тебя
Любовью
За беспощадное добро.

Алые атомы зерен,
во тьму заточенное племя…
Близиться осень,
близится время
брызнуть солнечной кровью,
сквозь которую светится семя!

О, хомо сапиенс великий,
Вернемся к нашей Красной книге.
В ней мы с дотошностью завидной
Любой букашке еле видной,
Коль ей грозит уничтоженье,
Отводим уголок почтенья,
Да, жаль букашек мне, нет слов,
Но больше, почему-то – львов.
Не признаем царей.
И все же
Нам симпатичны
Лев и Львица!
Оставим их!
Пускай им спится
Спокойно на песчаном ложе.
Они уже – едва ль не редкость,
Их больше, чем на воле, – в клетках,
И в парках– вылитых из бронзы…
Оставим их, пока не поздно.
А в буффонадные упряжки
Возьмем щенят хоть у дворняжки.
Они не вымрут и в ракете,
Летя к неведомой планете,
И приживутся, где – не зная,
Коммуникабельные дети,
Задворки будущих столетий
Веселым лаем оглашая.

На улице
               на Хагани
Такие наступили дни:
Пегасы ходят табунами,
И всадники на них –
                                           орлы –
Бабека полоскают знамя
И теребят ус Кёроглы.

А в садике сидит Сабир:
Покинут всеми,
                                        нищ и сир,
И о геройствах не судачит –
Ему не хочется скакать,
Когда вокруг такая рать:
Глядишь – хромой,
                            а тоже скачет!

Шушу отдали ни за грош…
Тогда о чем же ты поешь
И льешь рифмованные слезы?
Шушу слезами не вернешь!

Бог подарил мне этот край,
Сказав: подарком не играй,
Кто рай земной легко теряет,
Не попадет в небесный рай.

Мне снится золотой песок
На бузовнинском пляже.
Как ласково он грел мой бок,
Меж пальцев сыпался и тек.
Ступни целебно в полдень жег…
Но он пошел в продажу…

Мне снится шувелянский сад
С гранатом у колодца.
В нем зрел лучистый виноград,
Как бы подобья солнца.
Хартут и серебристый пшат…
Сосед соседу был здесь рад.
Теперь лишь ухмыльнётся:
«Что, сад твой продается?»

Мне слышится во сне мугам –
Летит к далеким берегам,
Передавая боль векам.
Теперь он влился в пестрый гам,
И торгашам в угоду
Он за манаты продан…

Не называй толпу народом –
Ее я стадом назову.
И не кичись – откуда родом,
А, слов не тратя, жуй траву.

Был крепок у поэта лоб,
Но цели он достиг нескоро:
Одной извилиною греб
По стихотворному простору.

«Остальное – молчание…»
Что – «остальное»?
Неподвластное слову?
Душевно-больное?
Или – мертвое?
То, что под словом скорбящим,
Копошась в темноте,
Переходит в живое
И, язык обретя,
Не само ли с собою
Говорит,
Посещая могильные чащи?
Безответен извечный упрек,
Как ни горек, –
Бедный Гамлет его обронил:
«Бедный Йорик…»

Мушфиг –
Светлый лик,
Мушфиг –
Лунный блик
На фоне
Кровавой зари.
Он рано возник
И рано поник –
Цветов не щадят
Косари…

Но крылышки книг,
Чье имя –
Мушфиг,
Трепещут
В ладонях любви.
Они – для двоих
Сердец молодых,
Навеки мои
И твои.

С женою можно век прожить,
Но расходиться с ней во вкусе.
В Союз писателей вступить –
Не значит: с Музой быть в союзе.

Какая тишина – звенит в ушах!
И в ней ты существуешь без опаски,
Как будто ты плывешь
В стеклянной маске
Над глубиной,
Сквозь трубочку дыша,
И, отлетев,
     но все еще на связке,
Как тень по дну,
     скользит твоя душа…

Можно купить смерть,
Но жизнь невозможно купить,
Хоть и любой смерд
Ее может продать и пропить.

Не из шифона
     это платье сшили –
Ты голубой туман
     смогла надеть,
И блики лилий
     по нему скользили,
Как будто в лунной
     ты плыла воде.
Что платье! –
     оболочка,
          символ сути,
Волшебный флер,
     шифоновый обман…
Кто раз увидит –
     тот уж не забудет,
Кто раз коснется –
     вечно будет пьян…

Куда стремился я,
Чего хотел,
Жасминным вечером
Тропой ступая ланьей?
Та женщина,
Которой не владел,
Была порой
Любимых жен желанней.

Грешить – вдвойне грешно,
Когда наскучит грех,
Когда грешишь ты больше по привычке,
Как будто без толку
Впотьмах сжигаешь спички, –
А что глядит
Из нищенских прорех?
Иль много ль в коробке
Осталось хрупкой серы?
Окститесь,
Пожилые кавалеры!
Добро бы стало
Хоть на миг
Светло…
А если – просто пальцы обожгло?

Много ли возраст для женщины значит?
Если ждет ее в жизни успех,
Годы тают на сердце горячем,
Словно мартовский ветреный снег.

Она будет такою, как прежде,
Не смутит ее блеск седины,
Если светом любви и надежды
Ее нежные очи полны.

И, целуя ее через пропасть
Поцелуев других на веку,
Вдруг почувствуешь жадную робость
И доверчивость девичьих губ.

Я переменчивый свой пыл
К нагим коленам преклонял,
А то, что было, – позабыл,
Того, что сбудется – не ждал.
Я, кто не шибко знаменит,
Стою в задрипанном пальто.
Но вновь навстречу мне бежит
В своем распахнутом манто
Она, она – моя Бриджит,
Хотя, конечно, не Бардо.

Тебе от Бога – недомога,
А мне от Бога – слишком много,
Я клянчить не привык у Бога
На паперти судьбы.

Я стану хрупкою скуделью,
Но никогда не оскудею.
Хотите – выдам вам идею
На паперти судьбы?

Она и не нова, быть может,
Но пусть порою сердце гложет:
Робеть не надо – ляг на ложе
На паперти любви.

Я не желаю быть с толпой,
Я быть хочу с одной тобой,
Толпой повязанного легче
Увлечь бывает на убой.