Я вскоре стану, как ручей,
прозрачной, чистой и ничьей
а, впрочем, нет – речной.
В речном раю плохая связь,
и ты родство утратишь, князь,
с единственной княжной.

Как заживём? – как знать, как знать,
ни приручить и в дом позвать,
ни выгнать за порог.
Понятен станет пескарям
и старым ржавым якорям
мой новый говорок.

Я, собирая в пятерню
свою журчащую родню,
оковы разорву,
пробьюсь сквозь острый окрик твой,
сквозь арматуры неживой
железную траву,

в речную русую косу
вплетаясь, память понесу,
с ней юрко потеку
под белыми корнями пней
к тому, кто станет всех родней,
к родному языку.

В колечках обручальных труб
мои притоки, милый друг,
я – узник твой и раб,
мне слышится Почайной хрип,
но снятся стайки пёстрых рыб
и яркий, красный краб!

Когда хлестнёт тебя мой кнут,
лавины хлыст не упрекнут
в том, в чём повинны все.
Я створки окон распахну,
галеты хрупких крыш макну
в холодное глиссе

и унесу браслет моста
в такие дальние места,
где не бывал и Тит,
и всю тоску мою печаль,
всё, что снесла я сгоряча,
пучина поглотит.

Когда же я войду в одне,
и громко зашумит во мне
всех рек земных прибой,
не вспомнится, бьюсь об заклад,
что ржавчина твоя текла
по вене голубой,

что плакал мой ручей о том,
как жизнь несносна под мостом
в Протасовом Яру.
Какая, мой дружок, тоска
лежать в асфальтовых тисках!
Не утеку – умру!

Ты полагаешь, это – месть?
Но так звучит благая весть:
плотину строй – не строй,
а горе льётся за края,
и в нём не помнится, что я
слыла твоей сестрой.

Этот город не хочет меня далеко отпускать.
Вьётся длинным портовым канатом его пуповина.
Он вцепился в плечо, как пугливая старая мать
в уходящего, взрослого сына.

Отгоняя врачей отлучавших от нежной груди,
и упрямой волной, как рукой, под ребро подминая,
шепчет он: «Всё уже позади, всё уже позади.
Мы с тобой всё смогли...», а рука от потуг – ледяная.

Собирая меня по осколкам от старых любвей,
от истерик столичных, дурных, доводящих до комы,
он ведёт на Живахову, вверх, где растёт суховей,
по путям родовым, сквозь тугие свои катакомбы.

Где бы я ни была, и в какую бы глушь не вела
эта злая судьба, он всплывает в мозгу воспалённом
и раздев годовалую память, раздев догола,
нарекает прабабкиным именем горько-солёным,

что роднит с легендарной блудницей и Девой святой.
Этот город, как смерть, он стоит на своём непреклонно,
глубиной поднебесной и страшной морской высотой
увлекая младенца назад, в материнское лоно.

Мы будем жить.
Конечно же. Да-да.
Никто в обратном и не сомневался.
Не важно, что вскипают города,
не важно, чьи в порту стоят суда,
какой тиран до царствия дорвался.

Пустынный, незаметный островок
людской любви далёк от континента
людской вражды. Остался лишь рывок
от вредоносных мыслей и тревог,
заполнивших пространство интернета.

Мы будем жить, а может, выживать
в стране, где все друг друга рвут на части.
Без ужина валиться на кровать,
а если вдруг придётся воровать
из магазина пряности и сласти –

не ощущать ни страха, ни вины.
Мы, выйдя за пределы убеждений
и принципов, которые смешны,
невидимыми станем для войны
за лесом блокпостов и заграждений.

Ты не заметишь старости моей,
живя бок о бок, старости не видишь.
Не нужно нам с тобой чужих морей,
своё под боком: выйдешь из дверей –
шумит его глухой одесский идиш.

Я буду часто слушать этот шум,
летящий прямо с улицы под кровлю.
И, может быть, когда-нибудь решу,
наверняка когда-нибудь решу
открыть одно окно, пока готовлю

на кухоньке воскресное рагу,
и суп, такой, как любишь, без моркови…
Я всё смогу, вот только не смогу
ни дня прожить с тобой на берегу
у моря крови.

У качелей одно на уме, хоть скрипят о высоком.
Только сядешь, и вмиг рассекретят тебя облака.
Улыбается память, и бурым измазавшись соком,
обдирает о камни орехам зелёным бока.

Здесь впадает река моя в крайности, в райности, в детство,
оставляя пороги, сливается с новой водой.
В этот город впадая, так хочется сразу раздеться,
скинуть сумки, набитые мятой, лежалой бедой,

и по первому, самому древнему зову природы
стать по косточки в море, русалочью верность храня,
и входить так же тихо и нежно в солёные воды,
как однажды входил ты за тайнами жизни в меня.