Перекличка поэтов
Мурадин ОЛЬМЕЗОВ
Балкарский поэт, драматург, прозаик и переводчик. Родился в 1949 году в селе Эрназар Талды-Курганской области Казахской ССР. Член Союза писателей России и Клуба писателей Кавказа. Живет в Нальчике.
Балкарский поэт, драматург, прозаик и переводчик. Родился в 1949 году в селе Эрназар Талды-Курганской области Казахской ССР. Член Союза писателей России и Клуба писателей Кавказа. Живет в Нальчике.
КОГДА-ТО МЫ ЛЕТАЛИ
* * *
* * *
Камень птицей
хотел бы родиться
и спустя десять лет
умереть.
Камень деревом
стать бы хотел,
чтобы рухнуть
столетье спустя.
Камень с радостью
стал бы рекою,
чтоб затем
пересохнуть.
Но ни птицей,
ни деревом
камню
не бывать.
Не бывать и рекою.
Камень сам —
время,
сжатое в точку.
хотел бы родиться
и спустя десять лет
умереть.
Камень деревом
стать бы хотел,
чтобы рухнуть
столетье спустя.
Камень с радостью
стал бы рекою,
чтоб затем
пересохнуть.
Но ни птицей,
ни деревом
камню
не бывать.
Не бывать и рекою.
Камень сам —
время,
сжатое в точку.
* * *
Жизнь — утоленье вечной жажды.
Что будет, коль она пройдет?
Все знают, что умрут однажды.
Никто не верит, что умрет.
Что будет, коль она пройдет?
Все знают, что умрут однажды.
Никто не верит, что умрет.
Ветвь над обрывом
Ветвь дерева, над пропастью повиснув,
птенца в ладони ласковой качает.
Простор пред ним распахнут, весь как вызов,
а ветвь его бесстрашью обучает —
сперва вот так, раскачиваясь плавно
в лучах едва проснувшегося солнца…
Коль все живое в мире равноправно,
птенец взлетит — и в пропасть не сорвется!
птенца в ладони ласковой качает.
Простор пред ним распахнут, весь как вызов,
а ветвь его бесстрашью обучает —
сперва вот так, раскачиваясь плавно
в лучах едва проснувшегося солнца…
Коль все живое в мире равноправно,
птенец взлетит — и в пропасть не сорвется!
* * *
Свесив ноги,
сидит над обрывом
молчаливый, задумчивый
ветер.
Не колышут листвою
деревья,
облака в небесах
неподвижны,
и не плещутся
синие волны,
Не пылит,
как ни странно,
дорога.
Свесив ноги,
сидит над обрывом
ветер,
думая грустную думу:
«Вековые деревья
с корнями
вырываю,
но в этом ли прихоть? —
я хочу,
чтоб меня увидали.
Потому-то
вздымаю я волны,
окрыляя
бескрылое море.
Но меня-то
как раз и не видят —
видят
грозные пенные волны
да деревья,
что вырваны с корнем…».
Замер мир
в бесконечном стоп-кадре.
Шелохнуться не может
травинка.
Свесив ноги,
сидит над обрывом,
молчаливый, задумчивый
ветер.
сидит над обрывом
молчаливый, задумчивый
ветер.
Не колышут листвою
деревья,
облака в небесах
неподвижны,
и не плещутся
синие волны,
Не пылит,
как ни странно,
дорога.
Свесив ноги,
сидит над обрывом
ветер,
думая грустную думу:
«Вековые деревья
с корнями
вырываю,
но в этом ли прихоть? —
я хочу,
чтоб меня увидали.
Потому-то
вздымаю я волны,
окрыляя
бескрылое море.
Но меня-то
как раз и не видят —
видят
грозные пенные волны
да деревья,
что вырваны с корнем…».
Замер мир
в бесконечном стоп-кадре.
Шелохнуться не может
травинка.
Свесив ноги,
сидит над обрывом,
молчаливый, задумчивый
ветер.
Дерево над кручей
Над кручей дерево стоит.
Свисают вниз нагие корни.
Под ним — река, над ним — гранит…
А ветер злобный все хрипит,
да так, что, верно, саднит в горле!
Есть много крон куда пышней…
Но между смертью неминучей
и жизнью краткой мне видней —
как между жерновами дней —
вот это дерево над кручей!
Свисают вниз нагие корни.
Под ним — река, над ним — гранит…
А ветер злобный все хрипит,
да так, что, верно, саднит в горле!
Есть много крон куда пышней…
Но между смертью неминучей
и жизнью краткой мне видней —
как между жерновами дней —
вот это дерево над кручей!
* * *
Как грецкий орех,
эту долгую ночь расколол я,
и тьма, как смола,
потекла из нее,
убывая,
как реки стекают с вершин,
чье молчание вечно.
Как озеро, тьма,
начиная со звезд,
опускалась,
как будто бы шлюзы
открылись внезапно.
По мере
ее убыванья
и Эльбрус, и Ушба, и Шхельда
вошли в наше зренье,
как будто бы в нем проявились.
А тьма все стекала
по склонам,
отрогам,
ущельям,
балкарские древние села
вверху оставляя:
Шики, Ышканты, Булунгу и Холам…
Так, покуда
не вытекла вся
из расколотой ночи
наружу.
И только потом
над горами воспрянуло солнце
подобием горна,
Дебетом когда-то раздутым,
за что Златоликим был прозван он…
Только потом.
эту долгую ночь расколол я,
и тьма, как смола,
потекла из нее,
убывая,
как реки стекают с вершин,
чье молчание вечно.
Как озеро, тьма,
начиная со звезд,
опускалась,
как будто бы шлюзы
открылись внезапно.
По мере
ее убыванья
и Эльбрус, и Ушба, и Шхельда
вошли в наше зренье,
как будто бы в нем проявились.
А тьма все стекала
по склонам,
отрогам,
ущельям,
балкарские древние села
вверху оставляя:
Шики, Ышканты, Булунгу и Холам…
Так, покуда
не вытекла вся
из расколотой ночи
наружу.
И только потом
над горами воспрянуло солнце
подобием горна,
Дебетом когда-то раздутым,
за что Златоликим был прозван он…
Только потом.
* * *
У нас с тобой
когда-то были крылья.
Уверен, что
когда-то мы летали.
Иначе чем
печальную ту зависть,
что к птицам мы питаем,
объяснить?
У нас с тобой
когда-то были крылья…
когда-то были крылья.
Уверен, что
когда-то мы летали.
Иначе чем
печальную ту зависть,
что к птицам мы питаем,
объяснить?
У нас с тобой
когда-то были крылья…
Перевел с балкарского Георгий ЯРОПОЛЬСКИЙ