Ирина Голубева
"Здесь тишину называют по имени"
"Здесь тишину называют по имени"
М.: "Вест-Консалтинг", 2014
Когда поэт выносит на обложку своей книги какие-то из собственных строк, значит, эти строки для него особенно важны либо характерны.
Ирина Голубева вынесла на обложку книги следующее четверостишие:
Ирина Голубева вынесла на обложку книги следующее четверостишие:
Поговорим! Нам выпало вдвоем
сыграть в одной замысловатой пьесе,
и ясно, что финал ее известен,
но интересно, как к нему придем!
сыграть в одной замысловатой пьесе,
и ясно, что финал ее известен,
но интересно, как к нему придем!
Правда часто бывает банальна. Действительно, то, что каждый живущий в свой срок покинет этот мир, как и то, что жизнь одного человека может быть разительно не похожа на жизнь другого — это аксиомы, которые вроде как и повторять совестно. Ибо Капитан Очевидность. Однако Ирина Голубева не боится прослыть Капитаном Очевидностью и делает эти бесхитростные строчки "гимном" своей второй стихотворной книги. Мне лично кажется — потому, что ключевая строка в этой строфе — последняя:
…но интересно, как к нему придем!
Интересен не столько факт земного существования, сколько процесс, умещающийся между двумя датами. Интересности сего процесса — именно он называется "жизнь", справедливо сказал когда-то Леонид Дербенев — и посвящена книга стихов Ирины Голубевой. Скорее же, ей посвящено все творчество этого автора. Обширная аннотация гласит, что в сборник "Здесь называют тишину по имени" вошли и стихи 2010–2014 годов, и гораздо более "ранние" стихи, в том числе перепечатки из первой книги. Расставленные под стихами даты позволяют отличить одни стихи от других. На мой взгляд, ничего, кроме дат, не фиксирует между ними разницы.
Ирине Голубевой изначально было присуще безыскусное удивление от всего, что она (либо ее лирическая героиня) видела вокруг себя. Стихи, написанные в 70–80‑е годы, наглядно демонстрируют — с юношеским максимализмом и чисто молодежным упоением псевдозаумными конструкциями ("Но как печально категория ставшего/оглядывается на категорию становления") — как в заурядных, повседневных, обыденных, невыразительных и так далее деталях поэтесса стремилась находить поэзию:
Ирине Голубевой изначально было присуще безыскусное удивление от всего, что она (либо ее лирическая героиня) видела вокруг себя. Стихи, написанные в 70–80‑е годы, наглядно демонстрируют — с юношеским максимализмом и чисто молодежным упоением псевдозаумными конструкциями ("Но как печально категория ставшего/оглядывается на категорию становления") — как в заурядных, повседневных, обыденных, невыразительных и так далее деталях поэтесса стремилась находить поэзию:
Дальняя звезда-бирюза
утром упадет на крыльцо…
Бьют часы, в который раз бьют,
их не остановится бег.
В доме нашем свет и уют,
а над домом вечность и снег.
Впусти его к себе домой,
с ним чаю выпей…
Такая оттепель зимой
впервые.
Значит, снова переплетенье
глаз, улыбок, людской молвы…
А сегодня у вас — воскресенье,
и, как школьник, радуетесь вы.
утром упадет на крыльцо…
Бьют часы, в который раз бьют,
их не остановится бег.
В доме нашем свет и уют,
а над домом вечность и снег.
Впусти его к себе домой,
с ним чаю выпей…
Такая оттепель зимой
впервые.
Значит, снова переплетенье
глаз, улыбок, людской молвы…
А сегодня у вас — воскресенье,
и, как школьник, радуетесь вы.
Эти же черты остались присущи стихам Ирины Голубевой и сегодня, когда ее литературная биография сложилась: член Союза писателей Москвы, член Союза писателей XXI века, постоянный автор периодических литературных и публицистических изданий, переводчик книги стихов шведского автора Леннарта Хельсинга "Кракель Спектакель: все кувырком", автор-исполнитель песен с солидным стажем, лауреат нескольких фестивалей авторской песни и ряда литературных премий… Меж тем поэтический голос все тот же, удивленный обилию чудес Божьего и человеческого мира — возьмем хотя бы стихотворение "Петербург" из "свежей" обоймы:
На Фонтанку утки сели,
цирк открылся Чинизелли,
и блаженное безделье,
словно тесто на дрожжах,
поднималось, разливалось,
город смахивал усталость…
У крыльца, мне показалось,
Колокольчик задрожал.
цирк открылся Чинизелли,
и блаженное безделье,
словно тесто на дрожжах,
поднималось, разливалось,
город смахивал усталость…
У крыльца, мне показалось,
Колокольчик задрожал.
Ирина Голубева не стесняется констатировать, что именно из взгляда по сторонам и попытки осмыслить, что там, в сторонах, происходит, рождаются ее стихи:
Сейчас такое время,
что каждый день, как знак.
Сейчас приходит вера,
что все не просто так.
Моленья ли, гоненья,
бессонницы игла…
Простым стихотвореньем
дорога пролегла.
что каждый день, как знак.
Сейчас приходит вера,
что все не просто так.
Моленья ли, гоненья,
бессонницы игла…
Простым стихотвореньем
дорога пролегла.
Но просто наблюдать и перефразировать — мало для поэта. Вернее, чтобы писать "просто" стихи, похожие на дамское рукоделие, достаточно. Однако таким "первым уровнем стихотворчества" наша поэтесса и ее лирическая героиня не удовлетворились бы. В книге Ирины Голубевой встречаются и поэтические промахи — скажем, злоупотребление "красивыми" образами, среди которых "лидирует" бокал со всеми возможными контекстами, явное следствие поиска более "сложного" самовыражения. Но наряду с ними проблескивает и благородная простота почти "несочиненных" стихов — таких, как восьмистишие, давшее название сборнику:
Здесь тишину называют по имени.
Здесь прокричи, промолчи — не помилуют!
Страшно вернуться по выцветшим линиям
в тридцать седьмой.
Замыслы, страсти — в граните да в инее.
Вещего слова печальные Пимены…
Красной рекой отсекли вас от нынешних.
Красной строкой.
Здесь прокричи, промолчи — не помилуют!
Страшно вернуться по выцветшим линиям
в тридцать седьмой.
Замыслы, страсти — в граните да в инее.
Вещего слова печальные Пимены…
Красной рекой отсекли вас от нынешних.
Красной строкой.
Елена САФРОНОВА