Империя не может умереть –
Я знаю, что душа не умирает!
Империя – от края и до края –
Живёт – и усечённая на треть.

Она живёт в балтийских янтарях,
Она живёт в курильских водопадах,
Она – и Севастополь, и "Варяг" –
Она во всём, что мне от жизни надо.

Оплаканы – и воля, и покой,
И счастье непокорного народа –
Имперская печаль – иного рода:
Она созвучна с пушкинской строкой.

Она – клеветникам наперекор –
Глядит на мир влюблёнными глазами.
Она не выставляет на позор
Оплаченное кровью и слезами.

Пусть звякнет цепь!
Пусть снова свистнет плеть
Над теми, кто противится природе!
Имперский дух – неистребим в народе.
Империя не может умереть!

Черёмуховый обморок. Безумье соловья.
Подслеповатый дождь, шагающий по крыше.
Скучают во дворе верёвки для белья
И слышно, как земля волнуется и дышит.

На цыпочках рассвет по лужам пробежал
И в спешке обронил шикарный куст сирени –
Он долго на ветру качался и дрожал,
Роняя на траву причудливые тени.

Откуда ни возьмись нагрянули скворцы,
Снуют туда-сюда – и важные такие…
И тотчас воробьи (на что уж храбрецы!)
Расстроили свои порядки боевые.

И кажется, что зла на свете вовсе нет,
Зато добра вокруг – невыпитое море:
И от костра дымок, и яблоневый цвет,
И соло василька в большом цветочном хоре…

Вместо бессильных слов
В самом, самом начале –
Капельки васильков,
Искорки иван-чая.
Ну и ещё – река,
А на реке светает –
Это издалека,
Это растёт, нарастает…
Это ещё не звук,
Это из сердцевины…
Это небесный паук
Звёздной наткал паутины…
Это корова-луна
Тучу поддела рогами.
Это кричит тишина,
Смятая сапогами.
Это – здесь и сейчас! –
Заговорить стихами…
Это – последний шанс
Не превратиться в камень.

Опять вы мне снитесь, друзья-почемучки, –
Вы мне докучали, и я не забыл…
Я целому классу чинил авторучки
И вкус фиолетовых помню чернил.

Лиловые пальцы, лиловые губы…
Девчоночье вредное, злое "хи-хи"…
А я был хорошим, а я был не грубым –
Я тайно писал для Маринки стихи.

Но классная наша, она же – учиха –
Меня выставляла… И делу конец.
Я крышку на парте отбрасывал лихо!
А в школе работали мать и отец…

А пончик с повидлом! За восемь копеек!
(Простите, друзья, – захлебнулся слюной…)
А лазов-то было, лазков и лазеек!
И нож перочинный – у каждого свой.

Мы бились нещадно, носов не жалели
За первое место в пацанском строю.
Мы "Взвейтесь кострами…" отчаянно пели.
А если вдруг кто-то орал: "Наших бьют!"…

Да я понимаю, что время другое,
И времени детские души под стать.
Но есть ли у них то, своё, золотое,
Чего не купить, не урвать, не продать?

Они не мечтают о сладкой конфете,
У каждого – куртка, у каждой – пальто.
Хорошие, чистые, умные дети…
А пёрышком "спутник" не пишет никто!

Разноплемённый балаган:
Телеведущие-кривляки,
Гроссшлюхи, смехачи-маньяки
Заполонили весь экран.

Смеясь, выносят приговор
Такой-сякой, но жизни – русской!
А им и водочка с закуской,
И телекамеры в упор.
Они с одесских мостовых
Слизали гаденькие строки,
А их под ручки – и в пророки…
Эй, кто-нибудь! Городовых!

1.
Выглянул месяц, как тать, из тумана,
Ножиком чиркнул – упала звезда
Прямо в окоп… В сапоги капитана
Буднично так затекает вода…

Через минуту поодаль рвануло…
Замельтешили вокруг "светлячки"…
Встать не могу – автоматное дуло
Прямо из вечности смотрит в зрачки.

2.
Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел, как мел, человек.
Он бледнее меня.

Он лежит на спине,
Удивлённо глядит –
По отвесной стене
Страшновато ходить.

"Помолчите, больной.
Не дышите, больной", –
Говорит ему смерть,
наклонясь надо мной.

3.
Меня спросили: кем ты был?
Я не ответил. Я забыл.
Меня спросили: кем ты стал?
Я не ответил. Я устал.
Меня спросили: чем ты жил,
Какому богу ты служил,
Какого сына воспитал,
О чём несбыточном мечтал?
Жена в глаза взглянула мне:
Как страшно ты стонал во сне.