«Лиловый твой комбинезончик», — внезапно раздалось над головой. Я обернулась, посмотрела на потолок: кто произнёс это? В квартире, кроме меня, никого нет. Неужели в России в святочную неделю действительно всякая чертовщина может примститься?
Впрочем, чушь всё это. Показалось. А вот в деревню надо бы съездить. Авось получится сходить в лес на прогулку. Стало быть, одеться придётся потеплее, по-спортивному.
Расставила я стремянку, поднялась к антресоли, распахнула лёгкие дверцы. И опять: «Здесь я, здесь, лиловый твой комбинезончик». То ли в ушах у меня шумит, то ли с головой неладно? — подумала с испугом.
— Да я это! Не узнаешь? Лиловый твой комбинезончик.
 На самой верхней полке антресоли, куда я с давних пор запихивала ставшие ненужными вещи, увидела свёрток лилового цвета. Не может же он говорить?! Чепуха какая-то.
Но меня словно подслушали:
— Да всё в порядке, не пугайся, — раздался хрипловатый мужской голос, — ты не сходишь с ума. Почему бы нам не поговорить? Понимаешь, мне ужасно надоело лежать под потолком, в темноте и в пыли.
Я начала успокаиваться: «Ничего особенного, обычные чудеса под Рождество, как у Гоголя».

Вытащила из вороха старых вещей линялый свёрток. Это был когда-то ярко-лиловый, с множеством молний и застёжек, с вышитым на спине золотым драконом легкий комбинезон на гагачьем пуху. Встряхнула его за плечи, и он повис в пространстве прихожей

длинным человеческим силуэтом. Подхватила его за талию и спустилась вниз, а пройдя в гостиную, кинула на диван. Словно лиловый дистрофик, он откинулся на диванную спинку. Немного помолчал и снова заговорил, интригующе, с усмешкой:

                 Значит, всё-таки вспомнила меня? Ну, и как твои дела?
                 А тебе что до них? Лежал бы себе, помалкивал.
                 Не задирайся. Зачем-то же я стал тебе нужен.
                 Нужен, чтобы по лесу прогуляться.
                 Как раньше? На снегоходе? — обрадовался он.
                 Пешком.
                 Пешко-о-ом? — разочарованно протянул мой старый собеседник.

Он тягостно вздохнул, плечи его слегка скукожились, штанины переплелись, словно он забросил ногу на ногу.
— Стало быть, дела твои не блестящи?

                 Что ты умничаешь? Мог бы не напоминать про снегоход. Никто не просил тебя ворошить моё прошлое.
                 Я помню себя с тех пор, когда меня, лежащего в пакете, вынули из большой картонной коробки и положили на полку.

Было это в отделе элитных спортивных товаров супермаркета «Норд». Прозрачная узорная упаковка позволяла мне видеть происходящее. На меня часто обращали внимание: подходили, разглядывали, однако цифра на ценнике отпугивала покупателей.
Но однажды в холодный декабрьский день в отдел вошёл плотный, румяный от мороза мужчина. Он попросил продавца, чтобы тот показал меня. Продавец снял пакет с полки и положил на прилавок. Пожилой джентльмен с бобриком седых волос, источавший дорогой парфюм, погладил меня холёной рукой. Я сразу понял, что меня хотят купить для любимой женщины. Я ведь женский комбинезон, причём довольно дорогой! Очки покупателя в позолоченной оправе отблёскивали весёлыми лучиками, я видел, что и взгляд его потеплел.
Мужчина оплатил покупку и, довольный приобретением, вышел из магазина. Весёлым, размашистым жестом он бросил меня на заднее сиденье «Сааба». Машина бесшумно летела по зимней дороге, освещённой светоотражающими вехами. Такие вехи зимой стоят на всех обочинах скандинавских дорог. Я замечал, как хозяин время от времени посматривал на меня в переднее зеркало. Я нравился ему. Я — такой модный и престижный! Вскоре «Сааб» остановился перед небольшим домом из янтарной древесины. Туда новый хозяин внёс и меня. А навстречу нам вышла она!
Даже через бликующую обёртку я увидел, как хороша эта женщина. Не красавица, нет, но в ней было так много живости и тепла, такой солнечной была её улыбка, что я влюбился с первого взгляда.

                 Улав, проходи, садись, — сказала приветливо женщина.
                 Спасибо, дорогая!

Он положил пакет со мной на журнальный столик, сел в кресло рядом, продолжая улыбаться, не отрывая от неё взгляда. «Я буду обнимать эту женщину,— взыграли и во мне мужские чувства. — Она станет моей госпожой!»
Близилось католическое Рождество. У скандинавов это время рождественских подарков. Именно тогда-то щедрый джентльмен и свёл нас: меня

— модный лиловый комбинезончик и очаровательную кареглазую блондинку. Она кинулась накрывать на стол, расставила маленькие рюмки. Принесла коньяк. А я продолжал наблюдать за моей будущей хозяйкой: лёгкая походка, живая речь и шутки делали домашнюю атмосферу праздничной. Меня преподносили ей в качестве подарка, не догадываясь, что я тоже получаю подарок
— мою повелительницу.
         Хочешь посмотреть, что лежит в пакете? — спросил он.
         Так это для меня? Конечно, покажи!

Я был наконец извлечён из надоевшего мне пакета! Я так старался понравиться ей: распрямился во весь рост, расстегнул главную молнию, припал к её ногам. Она вошла в меня, мы сразу срослись и сроднились. Я тут же ощутил свежий запах её тела и женскую теплоту. А она залилась весёлым смехом, и мы оба обнимали джентльмена. Нашей благодарности не было конца, что значит наступающее Рождество! Она любовалась собой, отражённой в зеркале, поглаживала меня, вкладывала руки то в один, то в другой мой карман, «вжикала» молниями. И кто из нас троих был счастливее в этот вечер, сказать не берусь. Но, думаю, всё-таки покупатель: ведь она сбросила меня и удалилась с ним в спальню, куда меня, увы, не взяли. Я злился и скучал. Часа полтора лежал в кресле, не смея даже предположить, чем они там занимаются. Тоскливо рассуждал о судьбе купленной вещи: ведь наше счастье и дальнейшая жизнь в руках наших владельцев.
Наконец дверь спальни отворилась, и моя госпожа, смущённая и разрумянившаяся, появилась в гостиной. Как ни в чём не бывало, они продолжили ужин, до моих же страданий никому не было дела. «Эх, люди!» — в сердцах подумал я тогда, но промолчал, чтобы не ставить её в неловкое положение.

Однако джентльмен не жил в этом доме. Поздним вечером она вышла его проводить. Меня повесила в шкаф для верхней одежды, и я вдыхал аромат её норковой шубки, пока усталость не сморила меня.

Я ждал, чутко подрёмывая, когда она проснётся. И, хотя в зимние дни рассвет в тех местах практически не наступает, стал понимать, что дело движется к полудню. Вскоре услышал, как за окном раздалось тарахтение какой-то машины, явно не «Сааба», и кто-то позвонил в дверь.

Оказалось, это мой вчерашний покупатель. На этот раз он прибыл на снегоходе. Даже не глянув на меня, она выскочила на звонок в одной прозрачной пижамке, повисла на его шее, что-то шепнула в седину его уха. Я грустно ждал, когда закончатся их объятия, долгое питие кофе, сборы.

                 Так мне одеваться в комбинезон? — спросила она наконец.
                 Конечно, и шапку надень меховую. Не забудь двойные варежки.
                 Но я побаиваюсь снегохода, вдруг мы перевернёмся?!
                 Ты меня обижаешь, милая.

Я понял: наступает мой час! Весело зашуршал непроницаемой шелковистой тканью, зазвякал висюльками молний, надулся тёплым домашним воздухом про запас. Мне казалось, каждая пушинка гагачьего пуха во мне возбудилась, готовая служить этой женщине. Так в заполярный полдень впервые я приступил к своим прямым обязанностям.
Сиреневый снег простирался окрест, в оранжево-пурпурном небе плавал серп луны. Но это был заполярный полдень, а казалось — глубокая ночь. Наш гость сел за руль, включил довольно яркую фару и крутанул на себя ручку газа. Мы двинулись. Мне было интересно всё: прямая, уже очищенная от снега улица с добротными домами, люди, которых совсем не смущала темнота, звонкоголосая детвора с лепестками лёгких пластиковых санок, северные лайки в добротном природном меху. Это была жизнь людей, которой я раньше не знал. Рука нашего водителя была крепка. Снегоход подчинялся его воле, лишь изредка юзя на обледенелых скосах дороги. Но как только выехали за город, сразу почувствовалась пушистость снега, мягкий ход машины, набирающей скорость. Небольшие отрывы снегохода от земли вызывали в даме восторг. Ещё бы! Ведь это были мгновения, когда все мы повисали в воздухе. Унты водителя вскоре обросли снежной бахромой, меховой ворот куртки закуржавел. Моя хозяйка обнимала его со спины, а я слышал, как стучит её сердечко, как по-детски она взвизгивает от новых ощущений. Вырулили за пределы городка, и снегоход полетел на пологий склон сопки.

Старательно, как гигантский чёрный жук, он покорял снежный склон. Хозяин умело лавировал среди прикрытых снегом валунов. Это требовало определённой ловкости, и я окончательно зауважал водителя. Это был настоящий мужчина, из тех, которые мало говорят, но много делают.

В конце февраля начал прибавляться день, и теперь наши поездки на снегоходе освещало короткое полуторачасовое солнце. Моя владычица при езде любила слегка прикрывать веки, уверяя своих мужчин (а нас, как вы понимаете, было двое), что в прищуре она видит россыпи алмазов. Мы делали вид, что верим ей.
Со временем обожаемая нами женщина осознала, что ей самой хочется быть за рулём. Её поклонник с хитроватой усмешкой сказал:

                 Давно я ждал этого. А не страшно?
                 Так из трёх скоростей можно выбрать… И потом, если я зимой вожу ав

томобиль… Он не дослушал, махнул кожаной крагой:

— Вперёд, дорогая!
Я насторожился: ведь теперь из двоих мужчин с ней буду только я. Но тревоги мои оказались напрасными. Дама села на упругий чёрный передок удлинённого сиденья, осторожно повернула ручку газа и тронулась на первой скорости по наезженной трассе у подножья сопки. Хозяин снегохода наблюдал, как машина удаляется от него, а мы всё увереннее продвигались вперёд. До меня донеслись незнакомые слова, которые она шептала. Думаю, это была молитва. Потом переключила скорость один раз, потом ещё. А уже через полчаса я понял, что мы летим вверх по серпантину сопки. В моей подруге я почувствовал нечто новое — напряжение в спине, незнакомую энергетику, которая передавалась и мне. Разве можно было не гордиться этой маленькой особой! Через несколько недель она уже без сопровождения друга лихо выезжала со двора своего покровителя, более-менее осторожно пересекала территорию городка, а дальше — только ветер свистел за моей спиной, и я надувался встречным воздухом, стараясь согреть её.
Так втроём провели мы несколько зим. В бесснежье любимая «букашка» отстаивалась в гараже, с наступлением зимы снова кружила по киркенесским просторам, ведомая то хозяином, то нами. Со временем я узнал, что снегоход существует не только для катания. Его используют как транспортное средство для больших и бесшоссейных расстояний. Нам удалось побывать на дальних дачах нашего друга, расположенных в фиордах. Дач было несколько. И каждая обставлена всем необходимым: заходи, нажимай нужные кнопки, готовь пищу, отдыхай или занимайся делами. Иногда мы втроём отправлялись туда на несколько дней. В горах никто не расчистит вам дорогу под автомобиль, да и склоны слишком круты для такого транспорта. Вскоре узнал я о такой человеческой слабости, как сауна. Это, пожалуй, такое редкое место, где я был не нужен хозяйке. Перед заходом туда меня оставляли на вешалке очень надолго, иногда на два-три часа. По выходе из добровольного пекла я замечал в нашей даме негу и усталость и какую-то особенную нежность к ней нашего господина. Да разве обо всём расскажешь? И потом — может быть, это только всплески моей ревнивой фантазии.

Но, к сожалению, всё новое со временем становится обыденным. Так и езда на снегоходе. Теперь моя подруга всё чаще занимала свои выходные дни (а их было два в неделю) поездкой в какой-то российский город. Там была её квартира, там жили многочисленные друзья. Туда она отправлялась на служебном «Мерседесе», иногда даже не обращая внимания на непогоду, что не редкость в Заполярье. Мне стало казаться, что автомобиль стал ей интереснее снегохода. Я-то по-прежнему сопровождал её в поездках, особенно в холодные дни. Всё чаще в её разговорах с друзьями стало звучать непонятное мне слово «ностальгия». Сначала я думал, что речь идёт о банальном насморке. Потом понял, что моя хозяйка имеет в виду что-то другое. Непроизвольно стал замечать, как неохотно покидала она свою неказистую квартиру в большом сером городе на берегу Кольского залива. В отношениях с друзьями вызревала

особая теплота, а однажды я услышал, как нервно она выговорила сама себе: «Ну сколько можно! Всех денег не загребёшь!» И вот наступило время, когда мы пришли к нашему хозяину с заявлением:

                 Улав, дорогой, я хочу уехать домой, в Россию. Джентльмен удивлённо вскинул кустистые брови:
                 Но почему?

— Я устала от чужого языка и просто хочу на родину. В этот момент я понял: мне придётся осваивать родной язык моей хозяйки. И одновременно осознал, что рухнули планы нашего благородного хозяина.

Уж кто-кто, а я-то по-мужски понимал, что он собирался делать ей предложение. Это было заметно по вниманию, которым он окружал нас, по его готовности выполнить её желания и даже капризы. С ней отправлялся он в деловые поездки, даже в дальние страны, с ней навещал своих взрослых сыновей.

                 Но неужели тебе здесь хуже, чем там?
                 Здесь лучше, но я хочу туда.

Я прежде был свидетелем разговоров, которые велись в её двухкомнатной квартирке: подруги искренне завидовали заграничному житью, щедрому поклоннику. А я теперь не знал, грустить мне или радоваться. Впрочем, я ведь не разлучался с ней, и обязанности мои оставались прежними. Моя владычица присела рядом со своим другом, счастливая и грустная одновременно. Джентльмен долго и словно издалека смотрел на неё, слегка прищурясь. И я понял, что за эти секунды он вспомнил всё, что было хорошего между ними. Вдруг он пришёл к какому-то решению. Привычным рывком выдвинул верхний ящик стола и звякнул ключами от «Мерседеса»:

— Машина пригодится тебе приезжать ко мне в гости. Она обняла его и поцеловала в седой висок: «Спасибо, милый! Ты лучший

в мире!»

И хозяйский «Мерседес» стал нашей собственностью.
Так закончилась в нашей жизни одна эпоха и началась другая.

Город, о котором я уже говорил, продувался арктическими ветрами. Это

был заполярный незамерзающий порт с удобным выходом в Ледовитый океан. Выход назывался Кольским заливом. Почему я заговорил об этом? Не зря! У моей хозяйки явилась страсть к морским путешествиям. И тут, как никто и ничто, был необходим именно я, элегантный, почти новый и, как оказалось, единственный такой. Я чувствовал, как она гордилась мной, как гордилась! Все обращали на нас внимание: и мужчины, и женщины. А она с друзьями нередко отправлялась на двух-, трёхдневные прогулки по заливу. Эти круизы на теплоходах с каютами элитного класса, с удобными смотровыми площадками стали любимым местом отдыха этой компании. Они обожали корабельные бары с хорошей музыкой, прогулочные крытые галереи, полуночные беседы под звёздами, которые, казалось, сыпались на корму.

Прошло два или три года, точно сказать не могу. Я ведь не знал тогда, что придётся мне заниматься этим повествованием.

В одном из таких рейсов встретила она мужчину своих лет, который на теплоходе был старшим помощником капитана. Конечно, он не мог не заметить нас. Я, как всегда, украшал её своим импортным антуражем, чем в какой-то степени способствовал их знакомству. Не скрою, что мне показался симпатичным этот моряк. Высокого роста, со спокойным взглядом умных глаз, он для пассажиров был главным лицом на теплоходе. Со всеми вопросами туристический люд шёл к нему, и он решал возникающие проблемы немногословно и быстро. С какой-то проблемой пошла к нему и моя хозяйка. Так они познакомились. Старпому она понравилась. Дважды подходил он к нам, выяснял, что да как, а вечером оказался в том же баре, что и мы. На каждой из трёх палуб было не по одному бару. Но моряк нашёл нас! Она сидела спиной к входной двери, а я-то заметил, как его ищущий взгляд при виде нас оживился. И именно за нашим столом оказалось свободное место. Я бы сказал: судьба!

Мужчина сказал, что закончилась его вахта и он зашёл выпить чаю. Меня поразило, как быстро подлетел к столу стюарт.

                 Вам как всегда? — спросил он старпома.
                 Конечно. Мог бы не спрашивать, — спокойно заметил тот. Вскоре на нашем столике дымился крепкий чай.

— Моряки не пьют ничего крепче чая? — неожиданно для меня первой заговорила моя подруга.

                 В рейсе спиртное запрещено. Закон моря.
                 А как часто вы в море? — полюбопытствовала снова.
                 Почти всегда, с небольшими перерывами.
                 Здорово!

И они разговорились. Да так, словно были давно знакомы. Чуть наклонившись навстречу друг другу, чтобы слышать при громкой музыке, говорили о предстоящей стоянке, о скором выходе из залива в море. И всё так и было: старпом командовал швартовкой, она стояла, держась за леер, и откровенно любовалась им. «Ничего себе, — с обидой подумал я. — Опять у меня появился соперник».

Прогулки по Кольскому продолжались всю зиму, и всё это время они странным образом совпадали с вахтами старпома. В этой компании я был третьим, всего лишь комбинезончиком, который можно сбросить, повесить на крючок в просторной каюте старпома. Насколько мне помнится, она никогда не оставалась на ночь, но беседы их, если у него было свободное время, продолжались бесконечно.

В один из осенних дней друзья собрались отметить день её рождения. Я знал их всех наперечёт. Казалось бы, можно начинать застолье. Но она тянула,

явно ждала кого-то. И тут меня наконец-то осенило: ждёт его! И только с приходом старпома глаза её заискрились.

                 Я рада, — шепнула она, показывая шкаф для верхней одежды. — Ты не стесняйся. Они о тебе уже знают.
                 Польщен, спасибо, — в своей немногословной манере ответил гость. Он стал бывать у нас в те дни, когда теплоход не фрахтовался для морских прогулок. Оказалось, старпом хорошо разбирается в автомобилях. Что ни говорите, а семь лет для машины — далеко не молодость. И наш «Мерседес» стал нередким «клиентом» моряка. Да если честно сказать, только за счёт золотых рук старпома и бегал этот заграничный раритет. Моя хозяйка бывала с новым другом в гараже, поила его горячим чаем из термоса. Да что говорить? Не прошло и года, как она вышла за него замуж. В нашей квартире новоиспечённый муж сделал ремонт, и жилище преобразилось. Конечно, той, скандинавской, роскоши у нас уже не было. Трудные времена на её родине накладывали свой отпечаток. Тяжело привыкалось к длинным очередям и талонам, по которым выдавали продукты. Наступило время баснословных цен и инфляции. Помню, как однажды мы вернулись из сберкассы, и она иронично заявила: «Наконец-то и я стала миллионершей. Не поверите, уже восемь миллионов на сберкнижке». Тогда маленький стакан подсолнечных семечек на базаре стоил тысячу рублей. Потом дутые нули убрали с банкнот, но жизнь от этого не стала легче.

За два следующих года я заметно поблёк, стал уже не тот, безупречно яркий. Вышла из строя основная молния и была заменена на простую, металлическую, пух мой пожух и «подсел». К тому же я часто бывал с хозяйкой на ярком весеннем солнце, отчего заметно выгорел. По окончании полярной ночи начинался лыжный сезон — на лыжи встают все от мала до велика. Мы часто выезжали на Семёновское озеро. Его овал напоминал мне в такие дни перепелиное яйцо из-за пестроты и разноцветия одежд.
Сам я всё больше линял, зато подруга моя радостно подставляла весеннему солнцу лицо, и оно становилось свежим и смуглым. Нередко хозяйка надевала меня вместо куртки или пальто: лёгкий и тёплый, я был для неё всё ещё незаменим, хотя и старел.
Старпом месяцами пропадал в море, а подруга начала преподавать язык покинутой страны. На частные уроки приходили в основном женщины, мужчины — гораздо реже. Дело было в том, что северянки валом повалили туда, откуда мы добровольно сбежали. Они хотели замуж за иностранцев.
В её доме кипели страсти. Наши многочисленные друзья азартно спорили о событиях, потрясающих новую Россию. Разговор шёл о каком-то Белом доме, о непонятном мне «капээсэс», о неких Горбачёве и Ельцине. Эти люди не бывали у нас, но я пытался угадать, кто они и что же будет с ними дальше.
Пришла весна, которая оказалась для моих хозяев последней в Заполярье.
— Не пора ли, милая, завязывать с «северами»? — однажды озадачил старпом супругу.

                 Хлопотное дело, подумать страшно, — передёрнула плечами она.
                 Да сколько наших из «Севрыбы» перебрались на юга, а мы чем хилее?
                 Придётся всё начинать сначала.

— Прежде всего продадим квартиру, решим, что делать с машиной, — конструктивно, как всегда, размышлял старпом. — А главное — надо выбрать город для будущей жизни. Что-то мне о земле стало думаться: чем на пенсии заниматься без сада-огорода? И мечта у меня есть заветная — дом своими руками построить.
Она смотрела на него с удивлением: никогда прежде не произносил он длинных монологов.

Я понял, что и в моей жизни грядут перемены. Верил, что хозяйка меня не бросит как какую-нибудь изношенную майку. Мы с ней сроднились за эти годы, не осталось меж нами никаких секретов. Пусть хозяева подумывают о тёплых краях, но и там бывают зимы. Я пригожусь ещё! Моя подруга обожает лыжи, а на них как без меня?! Даже смешно подумать! Именно тогда я подсчитал, что мы вместе уже десять лет. Когда осознал всю эту арифметику, понял, что сейчас люблю её больше прежнего: ведь она с каждым годом всё больше нуждается в моём тепле и ласке.

И вот оказались мы в срединной России, в городе с трёхвековой историей. Климат тут лучше некуда: ранняя весна сменяется тёплым летом. На смену ему приходит мягкая осень, а за ней раскидывает белоснежное покрывало незлая среднерусская зима. Значит, опять лыжи. Их предусмотрительно перевезли с севера с прочим домашним скарбом. Я, значит, снова нужен и послужу моей хозяйке.
Хозяйка решила завести небольшое дело. Делом этим стала палатка с товарами бытовой химии. На этом закончилась моя сезонная нужность даме: я превратился в банальную спецодежду на каждый день. В холодные зимние дни на меня напяливали меховой тулупчик, так мы торговали с утра до вечера. Ездили по оптовым базам, таскали на себе тяжёлые упаковки, и добром это не кончилось. Я был облит хлорной жидкостью из неплотно закрытой бутыли, и на лиловом моем теле явилась россыпь белых пятен. Мне хотелось плакать, но кому интересны слёзы стареющей робы? Со временем пятна превратились в дыры, меня заштопали в нескольких местах. Грустно было осознавать, что стал я в заплатах.

А вскоре рухнуло и наше дело. Хозяйку скрутила какая-то болезнь. Бывший старпом превратился в палаточного торговца. Но однажды вечером хозяйке сообщили, что он умер прямо на рабочем месте. И я стал совсем ей не нужен. Она туго свернула меня и засунула в антресоль. Я жалел её, а потому лежал там молча, не совался со своими соболезнованиями. А позже — тихо радовался тому, что здоровье её улучшается. Меня убеждали в этом её оживающий голос, всё чаще раздающийся смех. По совету врачей она стала больше бывать
на свежем воздухе, и с наступлением зимы надумала совместить прогулки с уборкой нашего двора. «Всё-таки какие-то деньги», — пробормотала она, вытаскивая меня из заточения.

В её новые обязанности входило расчищать тропинки, если прошёл снег, скалывать лёд с тротуаров самодельным «ломиком-топориком» и убирать мусор. Как я радовался, что снова понадобился моей подруге! Я, заштопанный и потерявший лиловость, мог снова согревать её, подставлять свою истончившуюся ткань под её колени. Ей приходилось вставать на них, чтобы собрать мелкий мусор, не подчиняющийся метле. Ох уж эти «бычки»! «Мужские» от папирос типа «Беломор» или совсем мелкие и тонкие «дамские», похожие на удлинённые бусины со следами помады.
Зиму мы с трудом, но выстояли. А однажды, уже в марте, сгребая мусор на контейнерной площадке, обратила хозяйка внимание на странную особу, если можно так выразиться. Совсем не старая ещё женщина, со следами былой красоты на лице, одетая в поношенный мужской пиджачок, опасливо ворошила содержимое мусорного бака. В ней не было той спокойной и жадной деловитости, с которой орудуют бывалые бомжи. Выражение то ли вины, то ли смущения делали её лицо почти детским.

— Холодно ещё, — обронила несчастная, взглянув на дворничиху в рабочем комбинезоне. — Может, найдётся что-нибудь из одежды потеплее.
— Разве мне жалко? Это не моё добро, — ответила «хозяйка» двора. Но какая-то внезапно явившаяся мысль заставила её внимательнее посмотреть в лицо начинающей бомжихи.
— У вас есть время? — спросила она.
— Это единственное, чего у меня теперь предостаточно, — понуро ответила та.

И моя подруга заспешила домой. Я сообразить не мог, что она на этот раз придумала. Едва переступив порог квартиры, быстро освободилась от меня, порылась в кухонном рундучке и, отыскав пакет, начала складывать свои вещи: вышедшие из моды брюки, слегка потрескавшиеся кроссовки, севший от стирки свитерок, летнюю ветровку старпома. Потом рука её потянулась ко мне, чуть дрогнула, я повисел какое-то мгновение в воздухе, ощущая волнение любимых пальцев, но через секунду тоже оказался в пакете.

«Было ли это предательством? — иногда спрашиваю я сам себя, вспоминая мою любимую. И не нахожу ответа. Ведь я теперь нужнее моей новой хозяйке. Без меня, возможно, было бы ей совсем невмоготу...