Поэзия
Павел Синельников
Поэт. Родился на Украине, с 2000 года живет и работает в Санкт-Петербурге. По образованию историк, закончил РГПУ им. Герцена. Стихи публиковались в альманахах «Молодой Петербург», «Полилог» и др. Участник ЛитО «Пиитер».
Поэт. Родился на Украине, с 2000 года живет и работает в Санкт-Петербурге. По образованию историк, закончил РГПУ им. Герцена. Стихи публиковались в альманахах «Молодой Петербург», «Полилог» и др. Участник ЛитО «Пиитер».
ГДЕ К НЕБУ ПРИРАСТАЕТ ДЫМ
Реальность
Реальность
Это реальность хватает тебя острозубым ртом.
Это рефрен омерзительный: скоро, скоро…
Некоторые люди приходят в дом,
Приносят вино, хлеб, нелепые разговоры.
С ними непросто, без них — не в пример трудней,
С ними обыденность эта не так заметна.
Скоро, скоро — стучатся в висок молоточки дней.
Время тебя призовет к ответу.
Значит, смотри: как веселятся и как скорбят,
Как они злы на тебя, и насколько они тебе рады…
Всякие люди рано ли, поздно, проходят мимо тебя.
Не останавливай их. Не надо.
Это рефрен омерзительный: скоро, скоро…
Некоторые люди приходят в дом,
Приносят вино, хлеб, нелепые разговоры.
С ними непросто, без них — не в пример трудней,
С ними обыденность эта не так заметна.
Скоро, скоро — стучатся в висок молоточки дней.
Время тебя призовет к ответу.
Значит, смотри: как веселятся и как скорбят,
Как они злы на тебя, и насколько они тебе рады…
Всякие люди рано ли, поздно, проходят мимо тебя.
Не останавливай их. Не надо.
В том краю…
В том краю, где к небу прирастает дым,
Из печи, что в каждом теплится дому,
Он живет — немногословен, нелюдим,
И стихов не произносит никому.
Только вечер образами стылых звезд
Сбрызнет небокрай кубового сукна.
С голым лесом зарифмуется погост,
Да часовенка метафорой одна.
И в седой ночи он выйдет на порог,
Папиросный дым совьет в тугую вязь.
Белым паром к небу вознесется вздох,
На лету стихотвореньем становясь.
Из печи, что в каждом теплится дому,
Он живет — немногословен, нелюдим,
И стихов не произносит никому.
Только вечер образами стылых звезд
Сбрызнет небокрай кубового сукна.
С голым лесом зарифмуется погост,
Да часовенка метафорой одна.
И в седой ночи он выйдет на порог,
Папиросный дым совьет в тугую вязь.
Белым паром к небу вознесется вздох,
На лету стихотвореньем становясь.
Тот, который
И тот, который снег, который лед
Нам ниспослал в полночную минуту,
Меня к себе никак не приберет.
По крайней мере, не сегодня утром.
Сегодня утром сор моих следов
Просыплется на снег неровной прозой.
Перечит небу беспорядок слов;
И я в конце строки, как знак вопроса.
Невнятен след и неразборчив слог,
Души моей неутомима смута.
Но тот, который свет, который Бог
Не говорит со мною почему-то…
Нам ниспослал в полночную минуту,
Меня к себе никак не приберет.
По крайней мере, не сегодня утром.
Сегодня утром сор моих следов
Просыплется на снег неровной прозой.
Перечит небу беспорядок слов;
И я в конце строки, как знак вопроса.
Невнятен след и неразборчив слог,
Души моей неутомима смута.
Но тот, который свет, который Бог
Не говорит со мною почему-то…
Не дом
Это не дом мой — окна на свет слюдяные,
Крыша горбатая, двери раззявлен рот.
Над печною трубой столетние ивы согнули выи;
Крыльца окорот.
Это не тянется к дому залива высол,
Чаячьи крики над волнами ветры рвут.
Это не я там — родился, обжился, собрался, вышел, —
Помяни, как зовут.
И не туда меня тянет судьбы кривая —
Мне предстоит проходить по дуге другой.
Это не там на столешницу лягу у самого края
Прикорнуть на часок-другой.
Но надрывается сном ледяная полночь,
Ложная память во рту солянисто горчит.
Воспоминания давят на грудь, что бурлачья помочь —
Нечем смягчить.
Крыша горбатая, двери раззявлен рот.
Над печною трубой столетние ивы согнули выи;
Крыльца окорот.
Это не тянется к дому залива высол,
Чаячьи крики над волнами ветры рвут.
Это не я там — родился, обжился, собрался, вышел, —
Помяни, как зовут.
И не туда меня тянет судьбы кривая —
Мне предстоит проходить по дуге другой.
Это не там на столешницу лягу у самого края
Прикорнуть на часок-другой.
Но надрывается сном ледяная полночь,
Ложная память во рту солянисто горчит.
Воспоминания давят на грудь, что бурлачья помочь —
Нечем смягчить.
Нет дорог
Завтра же сядешь в поезд — и нет дорог,
Есть полотно из времени и пространства.
Ты в полотне этом — точка. И если б мог,
Точкою этой хотел бы навек остаться.
Ты и не думал, что время, войдя в пике,
Быстро закончится. Нынче — (помимо смеха) —
Справлены документы, билет в руке,
Грязный вагон, полка сверху. Ты должен ехать.
Дом на колесах, и тени людей внутри.
Время в плацкарте чудовищно долго длится.
Памяти старой альбом доставай, смотри,
Как выцветают на всех фотоснимках лица.
За полночь, тамбур. Ты снова начнешь курить,
В памяти недоимки на прибыль множа...
В минусе ты. Папиросный огонь горит,
Мутный, как жизнь, что бесцельно и глупо прожил.
Стук затихает внезапно, и тряски нет.
Поезд взлетает — беззвучен, и тем ужасен...
Искорка папиросы в одном окне
Мчится по небу. Тускнеет. Мерцает. Гаснет.
Есть полотно из времени и пространства.
Ты в полотне этом — точка. И если б мог,
Точкою этой хотел бы навек остаться.
Ты и не думал, что время, войдя в пике,
Быстро закончится. Нынче — (помимо смеха) —
Справлены документы, билет в руке,
Грязный вагон, полка сверху. Ты должен ехать.
Дом на колесах, и тени людей внутри.
Время в плацкарте чудовищно долго длится.
Памяти старой альбом доставай, смотри,
Как выцветают на всех фотоснимках лица.
За полночь, тамбур. Ты снова начнешь курить,
В памяти недоимки на прибыль множа...
В минусе ты. Папиросный огонь горит,
Мутный, как жизнь, что бесцельно и глупо прожил.
Стук затихает внезапно, и тряски нет.
Поезд взлетает — беззвучен, и тем ужасен...
Искорка папиросы в одном окне
Мчится по небу. Тускнеет. Мерцает. Гаснет.
Бывает
Бывает такое, что нужно из дома выйти
на улицу в снег ли, в дождь ли, в другую не-
погоду, поскольку хочется в доме выть, и
минорное соло играть на второй струне.
А город облепит тебя миллионом улиц,
десятками миллионов людей, авто,
спешащих куда-то. И вот ты идешь, сутулясь,
не узнан никем. И не нужен тебе никто.
И дело не в том, что в доме смертельно душно,
а в городе легче. Нет. Город тебе чужой.
Просто бывает, что выйти из дома нужно,
чтоб стало возможно когда-то прийти домой.
на улицу в снег ли, в дождь ли, в другую не-
погоду, поскольку хочется в доме выть, и
минорное соло играть на второй струне.
А город облепит тебя миллионом улиц,
десятками миллионов людей, авто,
спешащих куда-то. И вот ты идешь, сутулясь,
не узнан никем. И не нужен тебе никто.
И дело не в том, что в доме смертельно душно,
а в городе легче. Нет. Город тебе чужой.
Просто бывает, что выйти из дома нужно,
чтоб стало возможно когда-то прийти домой.
Оттуда
Тяжелый, колючий ветер несет оттуда
холодную киноварь, вязких слов простуду.
Безумная стая — то звонче галдит, то глуше.
Отчетливо слышу: «Ты здесь никому не нужен».
Так лето проходит — холодное, неживое.
Так шрам проходит по телу слепой межою.
Так шелковый холод по стройному льется стану.
Так эти слова — облепят и не отстанут.
И ходишь — себя не помня, себе не веря.
Слепая тоска неуемно вползает в двери.
Сживешься с тоскою внутри и тоской снаружи —
и станешь спокоен. Тяжелые листья кружат
В тантрическом танце. Газетное небо стынет.
Оно до апреля такое вот будет. Ныне
Молчишь, успокоен, рукой шевелишь незряче,
И вязкую буквицу слов этих в память прячешь.
холодную киноварь, вязких слов простуду.
Безумная стая — то звонче галдит, то глуше.
Отчетливо слышу: «Ты здесь никому не нужен».
Так лето проходит — холодное, неживое.
Так шрам проходит по телу слепой межою.
Так шелковый холод по стройному льется стану.
Так эти слова — облепят и не отстанут.
И ходишь — себя не помня, себе не веря.
Слепая тоска неуемно вползает в двери.
Сживешься с тоскою внутри и тоской снаружи —
и станешь спокоен. Тяжелые листья кружат
В тантрическом танце. Газетное небо стынет.
Оно до апреля такое вот будет. Ныне
Молчишь, успокоен, рукой шевелишь незряче,
И вязкую буквицу слов этих в память прячешь.
И все
...и жизнь покажется короткой, как халатик
на медсестре.
Вот ты в палате, шепчешь тихо: «Хватит»,
но боль острей.
Ты сочиняешь сердцу мантры стоном:
«Стучи, стучи».
Кардиограмма в ритме похоронном.
Придут врачи.
В стационаре никакого толку
да не узрят.
И предрекут, что жить ты будешь долго,
но, в общем, зря.
Что ж, собери нехитрые пожитки —
лекарства, чай...
Печать на эпикризе: «Будет жить». И
Домой езжай.
И ты, поверив в то, что все не шутки,
Что все — не сон,
Замерзни в заблудившейся маршрутке.
И все.
на медсестре.
Вот ты в палате, шепчешь тихо: «Хватит»,
но боль острей.
Ты сочиняешь сердцу мантры стоном:
«Стучи, стучи».
Кардиограмма в ритме похоронном.
Придут врачи.
В стационаре никакого толку
да не узрят.
И предрекут, что жить ты будешь долго,
но, в общем, зря.
Что ж, собери нехитрые пожитки —
лекарства, чай...
Печать на эпикризе: «Будет жить». И
Домой езжай.
И ты, поверив в то, что все не шутки,
Что все — не сон,
Замерзни в заблудившейся маршрутке.
И все.
Уезжать
Уезжать — вот удел всех поэтов и поэтесс,
Так внезапно, как ливень январский, как майский вспург.
Вот тебя обнимает солнечный Херсонес...
А меня добивает пасмурный Петербург.
Все лекарства от скуки испробовав от и до,
Я вернулся к тому, что лучшее — все же хмель.
Вот ты балуешь негу приторным бастардо,
у меня ж на бутылочной этикетке — гжель...
Ну и пусть там дешевле фрукты, и что с того,
Что там море, и в нем купаются в октябре?
Все равно он не твой, этот ласковый Севасто…
Все равно тебе ближе болотистый Сестроре…
Так что ты возвращайся, хоть город тебя не ждет;
Как обычно — с брезгливостью высится над людьми.
То пыхтит духотою, то ливнем сбивает пот,
Но красив до потери сознания, черт возьми.
Так внезапно, как ливень январский, как майский вспург.
Вот тебя обнимает солнечный Херсонес...
А меня добивает пасмурный Петербург.
Все лекарства от скуки испробовав от и до,
Я вернулся к тому, что лучшее — все же хмель.
Вот ты балуешь негу приторным бастардо,
у меня ж на бутылочной этикетке — гжель...
Ну и пусть там дешевле фрукты, и что с того,
Что там море, и в нем купаются в октябре?
Все равно он не твой, этот ласковый Севасто…
Все равно тебе ближе болотистый Сестроре…
Так что ты возвращайся, хоть город тебя не ждет;
Как обычно — с брезгливостью высится над людьми.
То пыхтит духотою, то ливнем сбивает пот,
Но красив до потери сознания, черт возьми.